– Удивительная штука память, – кивнул Гош. – Меня немного этому учили… Вот захочу я с Лешечкой пойти выпить пива. Думаете, это так просто? Нужно вывести в оперативную память, во-первых, целый набор звуков и грамматических конструкций. Во-вторых, данные о том, как выглядит Алексей Попов и какие у него вкусовые предпочтения. В-третьих, схему города, расположение пивных баров и возможный маршрут. Это вам не шутки…

Команда невольно задумалась. Здесь у всех, несмотря на разницу в возрасте, образовании и так далее, была одна общая черта: способность запоминать и перерабатывать большие объемы информации.

– В принципе, – объяснил Гош, – у нас такое же деление на оперативную память и долговременную, как у компьютера. И большая часть того, что мы воспринимаем, из оперативки улетучивается. Допустим, ходили мы сейчас за водкой. Когда считали деньги, работала только оперативная память. А когда выбирали, что купить, уже пришлось обращаться к винчестеру, где лежит запись о том, в какой бутылке хороший продукт. Там десять миллиардов нервных клеток…

– И все о бутылках, – ввернула Ирина.

– Меня вот что всегда интересовало, – вступила Зоя. – Почему я запоминаю одно и не запоминаю другое? Или запоминаю, но ненадолго?

– Сама знаешь, информацию можно зазубрить повторением. Но решение, хранить ее или стереть, и как долго хранить, вряд ли принимается сознательно. Есть в глубине мозга такое загадочное образование – гиппокамп. Это коммутатор. Нейроны коры, получая информацию, передают ее гиппокампу. Если тот ответит, нейроны образуют прочную сеть, и информация закрепится. Если нет – впечатление навсегда исчезнет. А вот как гиппокамп принимает решение, до сих пор тайна. Есть мнение, что все дело в эмоциональной значимости. Если информация эмоционально окрашена, гиппокамп откликнется. На имя интересного тебе человека он среагирует. А на имя какого-нибудь чемпиона мира по плевкам в длину – вряд ли.

– Если тот не в тебя плевал, – заметил Любимов. – Тут эмоций будет через край.

– О! Точно! Тогда на всю жизнь запомнишь. Еще гиппокамп реагирует на информацию, которая связана с уже известным. Тогда мозг начнет генерировать ассоциации. Допустим, нейронные цепи Рогалика постоянно замыкаются на компьютерах, это его работа. Соответственно, все новое, что он узнает по этой теме, вызовет у гиппокампа отклик и будет помечено как подлежащее хранению. То есть каждое новое понятие мы ловим на крючок старых впечатлений. Жизненный опыт и интересы у всех разные, поэтому и гиппокамп у каждого по-своему реагирует. Вот, собственно, Зоя, тебе и ответ.

– Ну, – сказал Лешечка, – за память!

Дружно налили и выпили.

– А почему мы тогда запоминаем всякую ерунду? – спросила Ирина. – И надолго, если не навсегда?

– Мы просто впечатлительные, хотя по некоторым этого и не скажешь.

– Я ужасно впечатлительный, – пожаловался Рогалик.

– Я тоже, – вздохнула Зоя.

– Наверняка. Поэтому для нас с детства эмоционально значима очень разная информация. Более широкий круг, чем у среднего человека. А это ведь как снежный ком. Нейрон за нейрон цепляется, и пошло-поехало. Чем больше ты знаешь, тем легче образуются новые ассоциации. Хотя есть и области, каждому из нас недоступные. Я, например, в гробу видел этот ваш футбол. Или, допустим, стоит мне увидеть двигатель внутреннего сгорания, я сразу пойму, зачем какая штука к нему привинчена. Но если она будет отдельно лежать – не факт, что я вспомню, как она называется. Хотя у меня во дворе гниет и разлагается личный транспорт, и, как вы помните, я неплохо с ним управлялся.

– Ой, не надо! – взмолилась Зоя. Прошлой зимой, по дороге во Владимир, Гош поймал колесом гвоздь, и компания загремела в канаву. Никто не пострадал, в том числе и машина, глубокий снег выручил и ремни безопасности, но впечатлений осталось масса. Тем не менее во Владимире они заняли шестое место. С учетом того, что на фестиваль съехалось восемьдесят сильнейших команд со всего бывшего Союза, результат впечатлял.

Из них могла получиться очень мощная команда, если бы на каком-то этапе желание просто общаться не пересилило желание играть. Уже совершенно ясно: питерский фестиваль в следующие выходные станет для шестерки Дымова последним. Дальше они будут сколько угодно встречаться, трепаться и пить водку. Но на игру не выйдут.

– Самый знаменитый человек, утративший память, – Рейган, – вспомнил Лешечка. – Болезнь Альцгеймера.

– Да минует нас чаша сия! – провозгласил Гош, откупоривая свежую бутылку.

На улице солнце опускалось за дома. Посреди собачьей площадки стоял молодой человек и, мучительно кривя лицо, рассматривал своего пса, резвящегося поодаль. Он хотел позвать собаку, но почему-то никак не мог вспомнить ее имя.

Просто вылетело из головы. Просто вылетело…

* * *

… Если бы не Белла, Гош мог запросто упасть со ступенек. Собака лизнула его в ухо, и наваждение прошло. Кажется, он задремал, но таких отчетливых и детально прорисованных снов у него еще не было. Нет, он действительно это вспомнил!

Обалдело приоткрыв рот, Гош принялся себя обшаривать в поисках курева. Сигареты оказались в том же кармане, где и всегда. И мир вокруг был тот же – безумный новый мир. Разве что немного стемнело. Наверное, он больше часа просидел на ступенях дома в глубокой прострации. «Ну, попробуем восстановить, что именно я разглядел. Совершенно верно – сначала было видение девушки, скачущей вдаль на коне. И я ее знаю. Я ее прекрасно знаю! Чудесная девчнока. Потом какие-то парни рядом, миномет – конечно, это был самоходный миномет! Пожилой мужчина, лет за шестьдесят, очень знакомое лицо… «Кто такие Регуляторы, Гош?» Так… Если это те, кого звали Regulators, то разумеется, я помню, кто они. Из них образовалась банда Кида. Но какое отношение имеют Регуляторы графства Линкольн к нынешней ситуации и каким боком в нее вписываюсь я? Хорошо, а дальше? Дальше, Гош! Неужели ты на самом деле это вспомнил?!»

Он выкурил подряд три сигареты, пока не поверил, что действительно помнит тот день. Несуразный и смешной, последний день нормальной жизни. Помнит от начала до конца. Усмешка судьбы: ведь это, без сомнения, был день, когда смерть пошла гулять по свету, медленно, но верно. И значит, она наступала не сразу, ей сопротивлялись, каждый в меру сил… Гош пошарил в опустевшей пачке, смял ее в кулаке и чуть не бросил под ноги. Вспомнил, что он в гостях, встал и медленно спустился вниз, к парковке. Забрался в машину, нашел в кармане на двери новую пачку, распечатал ее, швырнул мусор через плечо. Взял очередную сигарету, но почувствовал, что курить больше не может – перебрал табака.

Белла сидела у раскрытой двери, испытующе разглядывая хозяина снизу вверх. То ли привыкала к его облику, то ли просто насмотреться не могла. А Гош откинулся на сиденье и по новой переживал свежие воспоминания. Чтобы уже точно не забыть. Ни взгляда, ни слова, ни жеста.

Увы, после того злополучного дня память запечатлела только смутные обрывки – домашние заботы, привычная суета на службе… И постоянное ощущение, что голова чугунная, будто здорово недоспал. Тревоги не было. Гош списывал все на магнитную бурю. И не догадался увязать свое недомогание с промелькнувшей в новостях информацией о резком скачке числа пропавших без вести. Людей, просто ушедших из дома и не вернувшихся назад. Ему только отчего-то все меньше и меньше хотелось ехать на фестиваль в Питер. Но тем не менее в пятницу вечером он поцеловал жену, потрепал по холке верного пса и отправился на вокзал. Битком набитый московскими Знатоками вагон «Красной Стрелы»… Холодное пиво и теплая водка… Разговоры, разговоры… И дальше – как отрезало. До Петербурга они, судя по всему, доехали, ведь не разбился же Гош на том поезде… Но следующим воспоминанием были капли дождя на лице, ружье на коленях, жесткая подножка «Хаммера» и два распухших трупа неподалеку. Примерно месяц назад. А куда же делись годы?