западе, на юге и дважды на востоке страны. О размахе учений можно судить хотя бы по оперативно-территориальным границам: учения на западе затрагивали территории и, естественно, органы военного управления, войска и флоты – РСФСР, Белоруссии, Эстонии, Литвы, Латвии; учения на юге – территории РСФСР, весь Северный Кавказ, Азербайджан, Грузию, Армению, Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизию, Казахстан; учения на востоке охватывали все, что было от Урала до Тихого океана. Для Генерального штаба учения и маневры были основной формой подготовки Вооруженных Сил СССР.

– Подготовка и проведение «военных игр» с участием руководства государства по управлению стратегическими ядерными силами – ежегодно. Терминология «военная игра» не должна у читателя вызывать недоумение. Фактически в это вкладывается большое (в данном случае стратегическое) содержание.

– Подготовка и проведение фронтовых учений с крупными военными округами или группами войск (типа Группа Советских войск в Германии).

– Разработка важнейших вопросов советской военной теории – научно-исследовательская деятельность. На основе проведенных учений – создание главных военных канонов: «Основ подготовки операций» (всех видов), которыми должны были руководствоваться все, начиная от Верховного главнокомандующего.

– На базе многочисленных аналитических заседаний «пятерки» (МО – руководитель, МИД, КГБ, ВПК и ЦК) выработка предложений для руководства страны по военно-политическим проблемам, в том числе по вопросам ограничения и сокращения ядерных и обычных вооружений, а также Вооруженных Сил в целом.

– Руководство группировкой наших войск в Афганистане, деятельность которой преследовала главную цель – стабилизацию обстановки. Всесторонняя подготовка этой группировки и ее материально-техническое и кадровое обеспечение. Создание вокруг нашей группировки благоприятного морально-политического климата.

– Руководство структурой советских военных советников в различных странах мира в соответствии с политикой нашего государства; обеспечение соответствующих стран военно-техническим имуществом, строительство специальных объектов, подготовка военных кадров для национальных Вооруженных сил (особенно стран Восточной Европы, Монгольской Народной Республики, Анголы, Сирии, Мозамбика, Эфиопии, Вьетнама, Кореи, Кубы, Никарагуа и др.).

– Разработка совместно с главкомами видов ВС и аппаратом заместителя министра обороны по вооружению военно-технической политики в Вооруженных Силах, руководство военно-техническими исследованиями, определение военных заказов.

– Проведение мероприятий по подготовке высшего звена Вооруженных Сил (конференции, военные игры, разборы учений, информация и исследования).

– Поддержание на должном уровне мобилизационной готовности войск, народного хозяйства и страны в целом (проверялась мобилизационная готовность ряда заводов-гигантов и группы заводов региона, издавалась соответствующая директива ЦК и Совмина, составлялся конкретный план их дальнейшей подготовки). – Подготовка Западного и Дальневосточного театров военных действий (в эти годы именно здесь были сделаны радикальные шаги). Каждый из этих разделов, в свою очередь, имел свой большой перечень мероприятий. Я уже не касаюсь вопросов повседневной жизни и управления Вооруженными Силами, несения ими боевого дежурства (особенно стратегических ядерных сил и войск ПВО страны) и поддержания в целом высокой боевой готовности, способности включаться в боевые действия согласно оперативным планам. Читателю может показаться слишком пространным и нудным такое перечисление. Однако если это чувство и возникнет, то, думаю, только у незначительной части лиц, для которых все военное вызывает скуку, даже если об этом пишут Пушкин, Лермонтов, оба Толстых, Шолохов, Симонов, Стаднюк, Бондарев, Чаковский, Семенов, Гроссман, Карпов, Фурманов. Есть же такие экземпляры, которые стараются от воинской службы (а следовательно, от святая святых – защиты Отечества) убежать, спрятаться и даже гордятся сейчас тем, что обманули военкомат и увильнули от службы в армии. Конечно, такому трудно растолковать, да и не следует на это тратить время, он все равно не поймет, что такое солдат в широком смысле (как воин, как военный человек в любом звании) и, естественно, все структуры и атрибуты, связанные с солдатом и с защитой Отечества, начиная с Генерального штаба. Это его не касается. Для него важно, что сам он существует, а его ближние живут благополучно, в свое удовольствие. А что для них армия? Ее если вообще не будет, так это даже лучше – все, что тратится на армию, пойдет на благо его и таких, как он. И все-таки я хотел бы объясниться с читателем. Такой далекий заход с перечислением принципиальных вопросов, которые решались Генштабом за последние пять лет службы в нем Н.В. Огаркова, я сделал неспроста. Мне хотелось на этом фоне показать отношение к Генштабу Д.Ф. Устинова как министра обороны. Можно представить, что между министром и начальником Генштаба лично отношения не сложились. Такие случаи в нашей практике бывали и до этого. Но всегда и при всех условиях Генеральный штаб неизменно занимал должное место, в том числе и сознание министра обороны. Однако в начале 1980-х годов появился прецедент – министр обороны решил низвести Генштаб до уровня своей канцелярии. Николай Васильевич Огарков не один раз в деликатной форме говорил Дмитрию Федоровичу Устинову, что этого делать нельзя, ничего хорошего из такой затеи не выйдет. Такими действиями министр обороны лишь нанесет ущерб лично себе, своему авторитету, бросит незаслуженную тень на офицеров Генерального штаба, но главное – нанесет ущерб делу, стране, ее Вооруженным Силам.

Личные отношения можно было бы отделить от Генштаба. И это мог и должен был сделать Устинов. Однако этого не произошло. Наоборот, свою неприязнь к Огаркову он перекладывал и на Генштаб. Он никак не мог смириться с тем, что министр обороны и Генштаб (следовательно, и его начальник) выступают на равных, хотя в мирное время Генштаб и подчиняется министру обороны. И уж совсем не воспринимал, что у начальника Генштаба может быть совершенно иное, отличное от министра обороны, мнение. Другое дело, что министр обороны и Генеральный штаб (не только его начальник) обязаны найти единство взглядов на проблему. Но Устинов об этом и слышать не хотел.

У Дмитрия Федоровича, уже начиная с 1981 года, была ярко выраженная патология в отношении Генерального штаба.

Конечно, в этом виновен был не только он сам, не только его ближайшее окружение и его сторонники (точнее, личные оппоненты Огаркова), но и Николай Васильевич Огарков. Я не один раз говорил ему все, о чем раньше здесь сказано, я его просил, чтобы он не обострял отношений с министром. Надо было учитывать особенности характера Устинова. Но Огарков этого не делал, поэтому Устинов, рассвирепев, старался выместить свою злобу на Генштабе в целом.

Мне не раз приходилось быть свидетелем таких неприятных сцен. Сижу в кабинете Николая Васильевича, идет обсуждение какого-то вопроса. Вдруг звонит по прямому телефону министр. Громкость большая, и мне все слышно. Министр говорит:

– Здравствуйте, Николай Васильевич!

– Здравия желаю, Дмитрий Федорович, – отвечает Огарков.

– Завтра с утра в конструкторском бюро Микояна будет докладываться очень интересная работа. Они приглашают нас. Завтра суббота. Я приеду сюда в 9.00, посмотрю