Последние слова он произнес, уже выйдя на лестничную площадку, так что, поднявшись по лестнице, Гортензия попала прямо в объятия своего старинного приятеля. Он обхватил ее своими короткими ручками и расцеловал по деревенскому обычаю, который предпочитал всем этим придворным реверансам…

– Найдите что-нибудь вкусненькое к столу, добрейшая Флоретта! Мадам де Лозарг поужинает с нами…

– К сожалению, не могу, – отвечала Гортензия. – Прошу прощения, поверьте, мне, правда, очень жаль. Но я приехала только на минутку, чтобы поговорить с вами. Только, может быть, я не вовремя?

– Вы? Не вовремя? Входите, дитя мое, и поверьте, мне так жаль, что нельзя пообщаться с вами подольше. Чаю, Флоретта!

Комната, где оказалась Гортензия, выглядела очень теплой и приветливой со своим большим камином, в котором пылал огонь, старинной, до блеска натертой мебелью, двумя книжными шкафами, набитыми книгами, стоявшими друг против друга, с древними резными креслами, чей суровый вид смягчали мягкие подушки в бархатных чехлах в тон занавесей. Здесь было приятно тепло, особенно после улицы, продуваемой ледяным ветром, холод которого не могли смягчить лучи по-зимнему бледного солнца. Гортензия с довольным вздохом освободилась от своего подбитого мехом плаща, слегка ослабила ленты бархатного капора, чьи бело-пенные муслиновые отвороты освещали лицо мягким светом, и уселась в кресло. Каноник, устроившись в кресле напротив, с нескрываемым удовольствием смотрел на нее.

– Хорошенькие женщины – такая редкая радость в этом доме, милая Гортензия, а вы, да простит мне господь, кажетесь прекрасней, чем всегда. Как поживает малыш Этьен?

В соответствии с правилами хорошего тона Гортензия рассказала ему о сыне, справилась о здоровье каноника и обменялась с ним несколькими общими фразами о знакомых и родственниках. Тем временем Флоретта принесла поднос с дымящимся чайником, печеньем и всеми принадлежностями, необходимыми для чайной церемонии, как это было принято в приличных семействах. И, только попробовав печенье и выпив чашку ароматного напитка, Гортензия наконец сочла возможным объяснить цель своего визита:

– Дорогой кузен, я приехала просить вас обвенчать меня и надеюсь, вы не откажете мне провести церемонию тихо и скромно, чтобы об этом никто не узнал…

Если каноник и удивился, то ничем это не обнаружил. Пухлой ручкой он старательно смахнул несколько крошек с сутаны.

– Тайный брак?

– Да. Увы, по-другому невозможно!.. По крайней мере на это мне все намекают.

– Все – это скорее всего полдюжины человек, не больше, – заметил господин де Комбер, утонув еще глубже в подушках и сцепив пальцы на прекрасном распятии, висевшем на груди. Затем он на какое-то мгновение смежил веки. Зная, что он не дремлет, Гортензия не нарушила его молчания. Но поскольку оно грозило слишком затянуться, она нерешительно прошептала:

– Вы не спрашиваете, за кого я собираюсь замуж?

Каноник открыл глаза чудного незабудкового цвета, в которых мелькнула веселая искорка, однако не перешедшая в улыбку.

– Думаю, что я и сам знаю. Недавно мы говорили о вас с кузиной де Сент-Круа, о, только не волнуйтесь, со всей любовью, которую мы оба питаем к вам, и пришли к выводу, что такое развитие событий вполне вероятно. Хотя и не очень желательно…

Гортензия мгновенно возмутилась:

– Для кого нежелательно? Для меня, во всяком случае, выйти замуж за Жана будет самым большим счастьем, какое только можно вообразить!

На этот раз каноник улыбнулся.

– Возможно, я не должен был бы вам говорить, но за мою долгую жизнь я убедился, что брак, даже если вначале он расцвечен нежными цветами взаимной любви, редко сохраняет этот убор до конца. А если речь идет о страсти, то это бывает еще реже.

– Я уверена в любви Жана так же, как и в моей. Если есть существа, предназначенные друг другу, то это безусловно мы с Жаном.

– Так всегда говорят в подобных случаях. Дитя мое, я отнюдь не отрицаю, что этот юноша обладает прекрасными качествами. Я даже не возражаю, что он, может быть, наиболее достойный представитель старинного рода Лозаргов. К несчастью…

– Он не носит и уже не будет носить их имя, знаю! – отрезала Гортензия. – Именно поэтому я и говорю о тайном браке. И я прошу вас соединить нас этим браком, здесь или в Комбере, в день и час, которые вы сочтете подходящими для вас. Я не могу и не хочу жить без любимого человека, но пусть по крайней мере я буду его женой перед господом и смогу жить в мире с собственной совестью.

– Эти чувства делают вам честь, – вздохнул каноник, – и я не вижу причин для отказа. Однако меня донимает любопытство: как это вам удалось убедить вашего друга согласиться на этот брак? По словам мадам де Сент-Круа – вы с ней недавно виделись, он был далек от этой мысли. Кроме того, если я не ошибаюсь, он не из тех, кто легко меняет свой образ жизни. Так как же?

Гортензия почувствовала, как щеки заливает краска, доходя до самых корней белокурых волос. Она должна была бы помнить о необыкновенной проницательности старого священника, давно привыкшего заглядывать в самые укромные уголки человеческой души. Она вдруг почувствовала, что не в силах солгать, глядя в эти чистые голубые глаза… Она, как ей показалось, нашла неплохой выход.

– Отец мой, – сказала она в ответ, – не могли бы вы исповедать меня?

Каноник подскочил от удивления и нахмурился.

– Конечно, только вы меня пугаете! Может быть, вы прибегли к нечестному средству? С другой стороны, хочу вас сразу же успокоить. Совсем необязательно прибегать к исповеди, чтобы я сохранил в тайне доверенный мне секрет. Не забывайте, как я люблю и уважаю вас.

Гортензия поняла, что она побеждена, что придется все ему рассказать, но, к собственному удивлению, это показалось ей гораздо более легким делом.

– Уважаете, говорите вы? Боюсь, что частицу вашего уважения мне придется потерять, ибо я действительно добилась согласия Жана с помощью хитрости.

– Какой же?

– Я сказала ему, что жду ребенка.

– А… это не так?

– Пока. Но я всей душой надеюсь, что очень скоро это станет правдой.

В ее голосе прозвучал вызов, и приветливое лицо священника замкнулось.

– Желаю вам того же. Иначе не надейтесь, что я смогу благословить брак, построенный на обмане. Как вы не понимаете, что устроили этому человеку ловушку, недостойную ни его, ни вас?

– Я люблю его и хочу навсегда связать его со мной.

– Это объясняет ваш поступок, но ни в коей мере не оправдывает вас!

Увидев помрачневшее лицо посетительницы, старик смягчился и даже постарался улыбнуться.

– Дитя мое! Не думайте, что я вас осуждаю. Мне известно,