что страсть может привести к всевозможным проступкам. Она делает человека слепым и глухим, иногда она прорывает бастионы совести, но вы ведь женщина столь высоких моральных качеств, что не согласитесь на столь сомнительную сделку с небом. Вы говорите, что всегда были предназначены друг другу? И что хотите стать подругой Жану хотя бы перед богом и собственной совестью? Тогда зачем такая спешка? Почему не довериться богу, спокойно ожидая, как он рассудит? Если вам суждено соединиться, только бог сможет распутать спутанные в клубок нити ваших жизней и сплести из них ровную и гладкую ленту…

– Как он сделал это для нашей кузины де Сент-Круа, когда она звалась еще мадемуазель де Соранж, и наместника д'Эди? – спросила Гортензия с горечью.

– Может быть, эти двое недостаточно любили друг друга? Наша дорогая кузина всегда отличалась чувством противоречия, думаю, что и наместник был из того же теста. Чем сильнее им хотели помешать соединиться, тем сильнее они стремились к запретному плоду. Я верю, что ваша любовь и выше, и крепче, но…

– Но вы, слуга бога, заявившего, что все люди равны перед лицом его, вы вслед за остальными полагаете, что Жан мне не пара? Но какое это имеет значение для тех, кто любит?

– Я не думаю, что когда-нибудь говорил что-либо подобное, – строго возразил каноник. – Ясно, что по своему… социальному происхождению вы стоите достаточно далеко друг от друга, но я думаю также, что тайный брак… который перестанет быть тайной для кого бы то ни было уже через несколько месяцев, может решить дело.

– Ну и?

– Требуется еще, чтобы он строился на честном фундаменте. Я уже говорил вам, что вы женщина высоких моральных качеств, и скажу больше. По тому, что я о нем знаю, он тоже очень достойный человек. Вот почему вы не вправе увлекать его в эту жалкую ловушку. Он может вам этого не простить.

– Вы так думаете? – прошептала Гортензия, впервые почувствовав, как поколебалась ее уверенность.

– Я в этом совершенно уверен. Итак, послушайте меня, дитя мое: на следующей после Пасхи неделе я приеду в Комбер, чтобы обвенчать вас. И я это сделаю с искренней радостью, если вы сообщите мне, что это темное облачко, коим вы омрачили свою душу, рассеялось, что будет означать, что вы говорили правду и что бог, таким образом, благословляет ваш брак, ибо такова его воля в отношении вас двоих.

Гортензия поднялась и взяла свой плащ, который она повесила на спинку кресла.

– Пусть будет так, как вы говорите, – вздохнула она. – Надеюсь, что к этому времени Жан все еще будет в Комбере!

– А почему бы ему там не быть? Он должен отлучиться?

– Он хочет уехать жить в Лозарг, чтобы попытаться спасти земли и строения, какие еще можно спасти. Замок, под развалинами которого погребен его отец, притягивает его как магнит, мои руки слишком слабы, чтобы удержать его. Потому-то я и солгала: чтобы удержать его подле себя…

Каноник поднялся и взял руки Гортензии в свои.

– Не очень-то удерживайте его. Возможно, это наилучший, даже единственный способ оторваться от вас. Раз уж все равно вы не сможете постоянно жить вместе, поженитесь ли, нет ли, отпустите его чуть-чуть, чтобы он не отдалился от вас еще больше. Что значат полтора лье для двух любящих сердец? Помнится, в свое время ваш дядюшка маркиз и наша дорогая Дофина прекрасно справились с этим препятствием.

– Маркиз, может быть. Но Дофина всем сердцем рвалась поменять свой уютный Комбер на суровые будни замка Лозарг…

– И стать маркизой? Знаю. Но в свете последних событий, я думаю, для нее лучше было, чтобы все осталось на своих местах. Даже если с точки зрения морали все было не совсем гладко. – Каноник вдруг рассмеялся: – Ну вот, из-за вас я говорю довольно странные вещи! Думаю, мне надо пройтись до церкви и помолиться… Не хотите меня проводить? Хотя бы для того, чтобы получить отпущение по всем правилам?

Гортензия вернулась в Комбер задумчивой и почти смирившейся. Ее визит к канонику и несколько минут, проведенные под ледяными сводами собора, несмотря на неудобство, оказались для нее благотворными. Она по-прежнему была полна решимости привязать к себе Жана узами, которые могла бы разорвать только смерть, но теперь по крайней мере она понимала, что избрала для этого неверный путь. И, может быть, после долгих раздумий, в которые она была погружена всю дорогу, сидя рядом с молчаливым Франсуа, она сразу же призналась бы Жану в обмане, но Жана не было дома.

Гортензия плохо спала эту ночь. Она прислушивалась к звукам вокруг дома. Тот факт, что Жан откликнулся на первый зов своих любимых волков, которых он так хорошо понимал и которые понимали его, как-то особенно подчеркивал разницу между ней и ее возлюбленным. Как и в прошлую ночь, молодая женщина заснула лишь с первым криком петуха. Но теперь не любовь мешала ей спать, а новая тревога. Она боялась, что ее постигнет одиночество, похожее на то, что пришлось терпеть Дофине де Комбер, и к которому ей придется привыкать, если все повернется не так, как она надеялась. И думала о том, что сказала ей Жанетта. Был уже поздний вечер, когда с южной стороны послышался волчий вой. Жан свистнул своему верному спутнику, большому рыжему волку, и растворился в лесу.

Клеманс обожала бродячих торговцев уже только за их совершенно нездешний вид. Она любила эти волшебные мгновения, когда открывались их большие короба и взору представали столь милые женскому сердцу сокровища: ленты, иголки, шпильки, кружева, побрякушки, но еще и всевозможные иконки, чудесные календари, не говоря уже о разных историях и небылицах, которыми были набиты головы этих волшебников, к великой радости их клиенток. В Комбере торговец всегда мог рассчитывать на хороший каравай хлеба, окорок, всевозможные деревенские колбасы, суп и, конечно, кувшинчик вина, не считая печенья, кофе и доброй чарки сливовой водки.

Появившийся в Комбере два дня спустя торговец крайне нуждался в таком подкреплении. Он был бледен, как ненастный рассвет, и, по всей видимости, едва держался на ногах. Он залпом выпил стакан воды, предложенный ему Клеманс, протянул его, чтобы налили еще, и рухнул на скамью в кухне, будто его уже не держали ноги.

– Ну и ну, бедняга Сенфуэн! – вскричала Клеманс, давно его знавшая. – До чего вы дошли. Да простят мне святые угодники, но, клянусь, у вас такой вид, будто вы только что повидались с самим чертом!

– Вы не поверите, добрая моя Клеманс, но вы попали в