— Соединенными Штатами, Советским Союзом (позднее Россией), Великобританией, Францией и Китаем, каждый из которых обладал абсолютным правом вето. В разгар холодной войны шансы на достижение консенсуса были невелики, поэтому ООН бездействовала, когда советские танки входили в Венгрию или американские самолеты сбрасывали напалм на вьетнамскую сельскую местность.

Даже после окончания холодной войны разногласия в Совете Безопасности продолжали препятствовать способности ООН решать проблемы. У стран-членов ООН не хватало ни средств, ни коллективной воли для восстановления разрушающихся государств, таких как Сомали, или предотвращения этнической резни в таких местах, как Шри-Ланка. Миссии по поддержанию мира, зависящие от добровольных взносов государств-членов, постоянно испытывали нехватку персонала и были плохо оснащены. Временами Генеральная Ассамблея превращалась в форум для позерства, лицемерия и одностороннего осуждения Израиля; не одно агентство ООН оказалось замешано в коррупционных скандалах, а такие злобные автократии, как Иран Хаменеи и Сирия Асада, маневрировали, чтобы получить места в Совете ООН по правам человека. В Республиканской партии ООН стала символом гнусного одностороннего глобализма. Прогрессисты сокрушались по поводу ее бессилия перед лицом несправедливости.

И все же я остался убежден, что при всех своих недостатках ООН выполняет жизненно важную функцию. Отчеты и выводы ООН иногда могут заставить страны вести себя лучше и укрепить международные нормы. Благодаря работе ООН в области посредничества и поддержания мира были заключены соглашения о прекращении огня, предотвращены конфликты и спасены жизни людей. ООН сыграла свою роль в том, что более восьмидесяти бывших колоний стали суверенными государствами. Ее учреждения помогли вырвать десятки миллионов людей из нищеты, искоренить оспу и почти уничтожить полиомиелит и гвинейский червь. Всякий раз, когда я проходил через комплекс зданий ООН — моя секретная служба отмахивалась от толп дипломатов и сотрудников, которые обычно толпились в широких, устланных коврами коридорах для рукопожатия или махания рукой, — мне вспоминалось, что внутри находятся десятки мужчин и женщин, которые каждый день бьются о валуны, пытаясь убедить правительства финансировать программы вакцинации и школы для детей из бедных семей, объединяя мир, чтобы остановить истребление меньшинств или торговлю молодыми женщинами. Мужчины и женщины, которые держались за ту же идею, что и моя мать, идею, запечатленную в стихах, вплетенных в гобелен, который висел в зале Генеральной Ассамблеи с огромным куполом:

Люди являются членами единого целого

В сотворении единой сущности и души.

Бен сообщил мне, что эти строки были написаны персидским поэтом XIII века Саади, одним из самых любимых деятелей иранской культуры. Мы сочли это иронией, учитывая, что большая часть моего пребывания на ГА ООН была посвящена попыткам сдержать разработку Ираном ядерного оружия. Очевидно, Хаменеи и Ахмадинежад не разделяли нежных чувств поэта.

После отклонения моего предложения о двусторонних переговорах Иран не проявил никаких признаков сокращения своей ядерной программы. Его переговорщики продолжали тянуть время и блефовать на встречах с членами P5+1, настаивая на том, что иранские центрифуги и запасы обогащенного урана имеют исключительно гражданское назначение. Эти заявления о невиновности были надуманными, но они дали России и Китаю достаточное оправдание для того, чтобы продолжать блокировать рассмотрение Советом Безопасности более жестких санкций против режима.

Мы продолжали настаивать на своем, и пара новых событий помогла изменить отношение России. Во-первых, наша группа по контролю над вооружениями, которую умело возглавлял эксперт по нераспространению Гэри Саморе, работала с Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ) над новым креативным предложением, призванным проверить истинные намерения Ирана. Согласно этому предложению, Иран отправит имеющиеся запасы НОУ в Россию, которая переработает его в ВОУ; затем Россия перевезет ВОУ во Францию, где он будет преобразован в форму топлива, удовлетворяющую законные гражданские потребности Ирана, но не имеющую возможного военного применения. Это предложение было временной мерой: оно оставляло ядерную архитектуру Ирана на месте и не мешало Ирану обогащать больше НОУ в будущем. Но истощение его текущих запасов отсрочило бы "способность к прорыву" на срок до года, что дало бы нам время для переговоров о более постоянном решении. Не менее важно и то, что это предложение сделало Россию ключевым партнером по реализации и показало нашу готовность исчерпать все разумные подходы в отношении Ирана. В ходе ГА ООН Россия подписала эту идею; мы даже назвали ее "предложением России". Это означало, что когда иранцы в конечном итоге отвергли это предложение на встрече P5+1, состоявшейся позднее в том же году в Женеве, они не просто задирали нос перед американцами. Они оттолкнули Россию, одного из немногих оставшихся защитников.

Трещины в отношениях России и Ирана углубились после того, как я передал Медведеву и Лаврову разведывательную сенсацию во время личной встречи на полях ГА ООН: мы обнаружили, что Иран находится на пороге завершения строительства секретного обогатительного объекта, зарытого глубоко в горах недалеко от древнего города Кум. Все, что касалось этого объекта — его размеры, конфигурация и расположение на военной базе — указывало на заинтересованность Ирана в защите своей деятельности от обнаружения и нападения, что несовместимо с гражданской программой. Я сказал Медведеву, что мы сначала покажем ему доказательства, прежде чем обнародовать их, потому что время полумер прошло. Без согласия России на решительный международный ответ, шанс на дипломатическое урегулирование с Ираном, скорее всего, будет упущен.

Наша презентация, похоже, растрогала россиян. Вместо того чтобы попытаться защитить действия Ирана, Медведев выразил свое разочарование режимом и признал необходимость рекалибровки подхода "P5+1". В последующих публичных выступлениях он пошел еще дальше, заявив прессе, что "санкции редко приводят к продуктивным результатам… но в некоторых случаях санкции неизбежны". Для нашей стороны это заявление стало приятным сюрпризом, подтвердив наше растущее ощущение надежности Медведева как партнера.

Мы решили не раскрывать существование объекта в Куме во время заседания Совета Безопасности ООН по вопросам ядерной безопасности, на котором я должен был председательствовать; хотя культовая обстановка стала бы хорошим театральным зрелищем, нам нужно было время, чтобы тщательно проинформировать МАГАТЭ и других членов P5+1. Мы также хотели избежать сравнений с драматической — и в конечном итоге дискредитированной — презентацией Совета безопасности относительно иракского ОМУ, сделанной Колином Пауэллом в преддверии войны в Ираке. Вместо этого мы передали эту историю в The New York Times незадолго до запланированной встречи лидеров G20 в Питтсбурге.

Эффект был гальванизирующим. Репортеры рассуждали о возможных ракетных ударах Израиля по Куму. Члены Конгресса призвали к немедленным действиям. На совместной пресс-конференции с президентом Франции Саркози и премьер-министром Великобритании Брауном я подчеркнул необходимость сильного международного ответа, но воздержался от конкретики по поводу санкций, чтобы не задеть Медведева до того,