Клинтона и Буша глобализация пошла в гору, эти голоса оказались в меньшинстве. Слишком много денег можно было заработать. Американским корпорациям и их акционерам нравилось снижение затрат на рабочую силу и стремительный рост прибылей, вызванный переносом производства в Китай. Американским фермерам нравились все новые китайские клиенты, покупающие их сою и свинину. Фирмам с Уолл-стрит понравились десятки китайских миллиардеров, желающих инвестировать свое вновь обретенное богатство, а также множество юристов, консультантов и лоббистов, привлеченных для обслуживания расширяющейся торговли между США и Китаем. Несмотря на то, что большинство демократов Конгресса оставались недовольны торговой практикой Китая, а администрация Буша подала несколько жалоб на Китай в ВТО, к моменту моего вступления в должность среди элиты, формирующей внешнюю политику США, и крупных партийных доноров сформировался примерный консенсус: Вместо того, чтобы заниматься протекционизмом, Америке необходимо взять пример с Китая. Если мы хотим оставаться на первом месте, нам нужно больше работать, больше экономить и учить наших детей математике, науке, инженерному делу и китайскому языку.

Мои собственные взгляды на Китай не вписывались ни в один лагерь. Я не разделял инстинктивного неприятия свободной торговли сторонниками моего профсоюза, и я не верил, что мы можем полностью обратить глобализацию вспять, так же как и отключить Интернет. Я считал, что Клинтон и Буш сделали правильный выбор, поощряя интеграцию Китая в мировую экономику — история говорила мне, что хаотичный и нищий Китай представляет большую угрозу для США, чем процветающий. Я считал успех Китая в избавлении сотен миллионов людей от крайней нищеты величайшим достижением человечества.

Тем не менее, факт остается фактом: китайская игра в международную торговую систему слишком часто происходила за счет Америки. Автоматизация и передовая робототехника, возможно, были более серьезным виновником сокращения рабочих мест в обрабатывающей промышленности США, но китайская практика — с помощью корпоративного аутсорсинга — ускорила эти потери. Наплыв китайских товаров в США сделал телевизоры с плоским экраном дешевле и помог сдержать инфляцию, но только ценой снижения заработной платы американских рабочих. Я обещал бороться от имени этих рабочих за более выгодную сделку в области торговли, и я намеревался сдержать это обещание.

Однако в условиях, когда мировая экономика висит на волоске, я должен был подумать, когда и как лучше это сделать. Китай держал американский долг на сумму более 700 миллиардов долларов и имел огромные валютные резервы, что делало его необходимым партнером в управлении финансовым кризисом. Чтобы вытащить себя и весь мир из рецессии, нам нужно было, чтобы экономика Китая росла, а не сокращалась. Китай не собирался менять свою торговую практику без жесткого давления со стороны моей администрации; я просто должен был убедиться, что мы не начнем торговую войну, которая повергнет мир в депрессию и нанесет ущерб тем самым рабочим, которым я поклялся помочь.

В преддверии нашей поездки в Китай мы с командой выработали стратегию, позволяющую найти золотую середину между слишком жестким и недостаточно жестким подходом. Для начала мы представим президенту Ху список проблемных областей, которые мы хотели бы устранить в реальные сроки, избегая при этом публичной конфронтации, которая могла бы еще больше напугать нервные финансовые рынки. Если бы китайцы не предприняли никаких действий, мы бы последовательно усилили общественное давление и предприняли ответные меры — идеально в экономической среде, которая уже не была такой хрупкой.

Чтобы подтолкнуть Китай к лучшему поведению, мы также надеялись заручиться помощью его соседей. Это потребует определенной работы. Полная поглощенность администрации Буша проблемами Ближнего Востока, а также фиаско на Уолл-стрит заставили некоторых азиатских лидеров усомниться в значимости Америки в этом регионе. Между тем, бурно развивающаяся экономика Китая заставила даже таких близких союзников США, как Япония и Южная Корея, все больше зависеть от его рынков и опасаться оказаться на его плохой стороне. Единственное, что было нам на руку, это то, что в последние годы Китай начал переигрывать, требуя односторонних уступок от более слабых торговых партнеров и угрожая Филиппинам и Вьетнаму за контроль над горсткой небольших, но стратегически важных островов в Южно-Китайском море. Американские дипломаты сообщали о растущем недовольстве такой жесткой тактикой и желании более устойчивого американского присутствия в качестве противовеса китайской мощи.

Чтобы воспользоваться этим открытием, мы запланировали для меня остановки в Японии и Южной Корее, а также встречу в Сингапуре с представителями десяти стран, входящих в Ассоциацию государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН). По пути я должен был объявить о своем намерении подхватить эстафету нового амбициозного торгового соглашения между США и Азией, переговоры по которому начала администрация Буша, с акцентом на закрепление тех видов обеспечивающих исполнение положений о труде и окружающей среде, которые, как жаловались демократы и профсоюзы, отсутствовали в предыдущих сделках, таких как Североамериканское соглашение о свободной торговле (NAFTA). Мы объяснили репортерам, что общая цель того, что мы позже назвали "поворотом в Азию", заключалась не в сдерживании Китая или подавлении его роста. Скорее, это было подтверждение связей США с регионом и укрепление тех самых рамок международного права, которые позволили странам Азиатско-Тихоокеанского региона — включая Китай — добиться столь значительного прогресса за столь короткое время.

Я сомневаюсь, что китайцы смотрят на это так.

Прошло более двадцати лет с тех пор, как я путешествовал по Азии. Наш семидневный тур начался в Токио, где я выступил с речью о будущем американо-японского альянса и встретился с премьер-министром Юкио Хатоямой, чтобы обсудить экономический кризис, Северную Корею и предлагаемое перемещение базы морской пехоты США на Окинаве. Приятный, хотя и неловкий человек, Хатояма был четвертым премьер-министром Японии менее чем за три года и вторым с тех пор, как я вступил в должность — симптом склеротической, бесцельной политики, от которой Япония страдала большую часть десятилетия. Через семь месяцев его не стало.

Краткий визит к императору Акихито и императрице Мичико в Императорском дворце оставил более неизгладимое впечатление. Миниатюрные, им далеко за семьдесят, они приветствовали меня на безупречном английском языке, причем он был одет в западный костюм, а она — в шелковое кимоно из парчи, и я поклонился в знак уважения. Они провели меня в комнату для приема гостей, кремового цвета и скудно украшенную в традиционном японском стиле, и за чаем расспрашивали о Мишель, девочках и моем впечатлении об американо-японских отношениях. Их манеры были одновременно формальными и самодостаточными, их голоса мягкими, как стук дождя, и я обнаружил, что пытаюсь представить себе жизнь императора. Каково это было, задавалась я вопросом, родиться у отца, которого считали богом, а затем быть вынужденной