Ему было шестьдесят пять, белый, житель Южного Мэриленда, хорошо известный работникам мотеля «Истгейт» – места на старом шоссе номер 40 в Восточном Балтиморе, где ночь в двуспальной кровати с паршивыми репродукциями на стенах стоит 25 долларов. Раз в неделю Роберт Уоллес Ергин приезжал в Балтимор из дома в Леонардтауне, снимал на ночь номер и водил к себе молодых парней.

По крайней мере, для этой цели «Истгейт» расположен идеально. Мотель находится в нескольких кварталах от того места, где тупик Пуласки выходит на Ист-Файет-стрит, и всего в двух шагах от Паттерсон-парка, где за 20 долларов можно получить услуги светловолосого билли от двенадцати до восемнадцати лет. Педофильский рынок вдоль Истерн-авеню – старое явление, известное мужчинам по всему Восточному побережью. Несколько лет назад, когда отдел нравов выписал ордер на организацию распространителей детской порнографии, были даже обнаружены путеводители по гомосексуальной проституции в крупных американских городах. В путеводителе отмечалось, что самые перспективные места Балтимора – Уилкенс у Монро-стрит и Паттерсон-парк у Истерн-авеню.

Портье и уборщики «Истгейта» не только хорошо знали о склонности Роберта Ергина к несовершеннолетним мальчикам, но и смогли опознать и описать его постоянного шестнадцатилетнего спутника последних месяцев. Балтиморский пацан, говорят работники Уордену, беспризорник, который за фунт своей юной плоти нашел приют у старого извращенца на юге. Когда Ергин приезжал в Балтимор на охоту за подростками, он привозил с собой и парня, который в это время гостил у друзей из родного района.

– Может, это он и взял машину, – предполагает двадцатипятилетний уборщик, обнаруживший тело. – Одолжил ненадолго, типа того.

– Может быть, – говорит Уорден.

– Когда вы вошли и нашли его, – спрашивает Уолтемейер, – вы его трогали, переворачивали, проверяли, как он?

– Нет конечно, – отвечает работник. – Я сразу увидел, что это труп, и уже не трогал.

– А еще что-нибудь в номере трогали? – спрашивает Уорден. – Что угодно?

– Нет, сэр.

Уорден манит к себе молодого человека для разговора наедине. Тихим голосом, в котором работник мгновенно узнает откровенность, Уорден поясняет, что эта смерть пойдет как убийство. И пытается успокоить: нас волнует только оно.

– Не обижайся, – говорит детектив, – но если ты что-то трогал, что-то взял, ты скажи сразу – и мы ничего тебе не сделаем…

Работник все понимает.

– Нет, – говорит он. – Я ничего не крал.

– Ну тогда ладно, – отвечает Уорден.

Уолтемейер ждет, пока тот уйдет, потом смотрит на Уордена.

– Ну, если кошелек взял не он, – говорит детектив, – то кто-то его все-таки взял.

Вот на что это смахивает: мужчина находит пацана, мужчина раздевается, пацан душит мужчину, похищает деньги, кредитки и «форд тандерберд» и уезжает в балтиморский закат. Если, конечно, это не сделал его сожитель. Тогда, значит, мужчина встречает пацана, мужчина сожительствует с пацаном, пацану наконец надоедает такая жизнь и он душит своего хозяина на хрен. Тоже похоже на правду, думает Уорден.

Дежурный криминалист сегодня Берни Магсамен – хороший человек, один из лучших сотрудников, – и поэтому они не торопятся на месте преступления, снимают отпечатки пальцев с прикроватной тумбочки, со стоящих на ней стаканов и с раковины в ванной. Потом все тщательно зарисовывают и фотографируют тело в странной позе. Аккуратно осматривают пожитки старика, думая, чего не хватает, чего может не хватать и что здесь лишнее.

Все это они делают, потому что знают, что приняли убийство; знают и действуют с той же уверенностью, с какой другие бы сказали, что место происшествия – номер мотеля и что его обитель мертв. Для Уордена с Уолтемейером смерть Роберта Ергина – убийство, хотя в свои шестьдесят пять и при таком лишнем весе жертва напрашивалась на инфаркт, удар или любую другую естественную смерть. Для них это убийство, хотя нет ни намека на борьбу, нет травм на теле; убийство, хотя в белках глаз нет ни намека на точечное кровоизлияние – посмертного признака, часто сопровождающего удушение. Для них это убийство, даже когда Уорден наконец находит кошелек жертвы в кармане пиджака, все еще набитый наличкой и кредитками, указывающий, что человек, задушивший старика, не постарался его ограбить. Убийство, потому что Роберт Ергин, тащивший в постель незнакомых мальчиков, лежит в странной позе, а его «форд тандерберд» 1988 года пропал. Разве хорошему детективу нужно что-то еще?

Примерно три часа спустя Дональд Уорден стоит с Дональдом Кинкейдом на другом конце города и смотрит на десятиметровую полосу засыхающей крови, которая идет через весь заброшенный дом на Западной Лексингтон-стрит и кончается у целого красно-лилового озера. И хотя тот, чья сонная артерия нарисовала эту картину, все еще цепляется за жизнь в Бон-Секур, это тоже объявят убийством. Уорден это знает не только из-за количества крови по всему грязному кафелю в коридоре, но и потому, что у него нет подходящих подозреваемых.

Два худанита за ночь – новый стандарт, по которому можно оценивать балтиморского детектива. Любой профессионал сможет расследовать серию загадок несколько ночей подряд или в паре раскрывать данкеры в загруженную полуночную смену. Но что сподвигает человека, только что получившего одно дело, ответить на вызов через три часа, взять чистые резиновые перчатки, фонарик и выехать на огнестрел в Западном Балтиморе?

– Так-так, – задумчиво говорит Макларни на следующее утро, глядя на новые имена на доске, – похоже, мы наконец докатились до того, что Дональд больше никому не доверят расследовать убийства.

Это Дональд Уорден, вокруг которого Терри Макларни сколотил всю группу, Уорден, кому никак не может угодить Дэйв Браун, Уорден, которого Рик Джеймс любит называть своим напарником. Два места преступления, два вскрытия, два извещения семьи, две серии допросов, две горы бумажек, два подхода к полицейскому компьютеру за распечатками на две разных компании фигурантов – и ни единой жалобы от Здоровяка. Даже ни намека, что, возможно, Уолтемейер справится с убийством в «Истгейте» один или что Кинкейду на Лексингтон-стрит придется обойтись без младшего детектива.

Нет уж, Уорден берет непочатую пачку сигар, полный кофейник и подпись Макларни на заявлении о сверхурочных. Он не спал двадцать четыре часа, и если в одном из дел наступит прорыв, не ляжет еще двенадцать. Это тяжелый путь, трудная работа – нелепый способ заработка для взрослого человека. А еще это самое близкое к ощущению бессмертия, которое может почувствовать профессиональный коп.

Ведь в конце концов он воскрес. В конце концов просто переждал свой гнев, переждал, пока не загорелась телефонная линия и не принесла неизбежную панацею. Обычные убийства, одно за другим, каждое – уникальная вариация одного и того же вечного зла; просто преступление и наказание, отведенные каждому рабочему копу в приблизительно