— Здесь, да. — В любой момент в распоряжении капитана на этом участке площадью около двухсот квадратных метров находился гарнизон из ста пятидесяти самураев. Отряд из десяти человек охранял единственный вход: красивый мостик через ручей, от которого тропинка вела к высоким украшенным столбам и таким же красивым воротам. По всему периметру живой изгороди через каждые десять шагов стояли часовые. Ночью их сменят свежие люди из числа ещё шестисот воинов, расположившихся в казармах сразу за главными воротами гостиницы или в соседних гостиницах неподалеку. Патрули осторожно обходили сад и изгородь, ступая беззвучно, ибо шум и явное присутствие самураев приводили в ярость принцессу и, следовательно, её мужа.

Небо над ними хмурилось, холодное, подернутое пеленой солнце ещё не коснулось горизонта, в вышине ветер играл густеющими облаками. Было холодно, и все сулило ещё более холодный вечер и ночь. Слуги зажигали фонари в кустах, свет их уже отражался в водоемах и влажно поблескивал на камнях, облитых водой специально для этого несколько минут назад.

— Здесь прекрасно, — сказал капитан. — Нет сомнения, это лучшая гостиница, хотя большинство других тоже были хорошие. — Впервые в своей жизни он отправился в такое путешествие. Все свои годы он провел внутри или неподалеку от замка Эдо, вместе или рядом с Нобусадой, а до него — с предыдущим сёгуном. — Прекрасно, да, но я все же предпочел бы, чтобы сёгун и его супруга остановились в замке Сакамото, а не здесь. Вам следовало настоять.

— Я пробовал, капитан, но… но она решила так.

— Я буду рад, когда мы окажемся в наших собственных казармах, когда они расположатся за стенами дворца, и обрадуюсь ещё больше, когда мы и они благополучно вернемся домой в замок Эдо.

— Да, — ответил камергер, в глубине души устав от бесконечных придирок, капризов и ворчания своего господина и своей госпожи. «С другой стороны, — подумал он, чувствуя, как ноет спина, как хочется самому лечь в ванну и чтобы ему тоже сделали массаж, томясь по ласковому вниманию своего юного друга, — с другой стороны, я, наверное, тоже стал бы таким, если бы был вознесен так высоко над людьми, если бы со мной так носились с самого рождения и если бы мне было всего шестнадцать». — Могу я спросить у вас пароль, капитан?

— До середины ночи пароль «Голубая радуга».

В двухстах метрах от них, на восточной окраине деревни, в конце переулка, недалеко от заставы Оцу и Токайдо, стоял старый, полуразвалившийся крестьянский дом. Внутри предводитель посланных сюда для засады сиси, юноша из Тёсю по имени Сайго, грозно смотрел на хозяина, его жену, четырех детей, отца, мать, брата и прислужницу, которые кучей сбились в углу и сидели на коленях, дрожа от страха. Это была единственная комната в доме, здесь семья жила, ела, работала и спала. Несколько тощих кур нервно кудахтали в деревянной клетке.

— Помните, что я говорил вам. Вы ничего не знаете, ничего не видели.

— Да, господин, конечно, господин, — лепетал старик.

— Закрой рот! Повернитесь спиной, лицом в угол, и закройте глаза, все до одного. Завяжите себе глаза поясами!

Они подчинились. Мгновенно.

Сайго было восемнадцать. Высокий, могучего телосложения, с резкими красивыми чертами лица, он был одет в короткую темную тунику и штаны, похожие на те, что носили самураи в гостинице, но без доспехов. Два меча и соломенные сандалии довершали его наряд. Убедившись, что крестьяне ничего не видят и послушны ему, он сел возле двери, выглянул наружу через порванную оконную бумагу и стал ждать.

Он отчетливо видел заставу и караульные помещения. Солнце ещё не зашло, поэтому застава была ещё открыта для тех, кто возвращался поздно. У него и у его людей ушло много дней на то, чтобы найти это место, идеально подходящее для их целей. Задняя дверь выходила в лабиринт улочек и тропинок, ничего не могло быть лучше на случай неожиданного отступления. Сегодня днём, едва лишь кортеж сёгуна миновал заставу, он внезапно захватил этот дом.

Шаги. Его рука легла на меч, потом расслабилась. В дом молча вошёл ещё один юноша, потом ещё один — с другой стороны. Вскоре к ним присоединились ещё семь человек. Один встал на страже снаружи дома, другой — на углу переулка, там, где он выходил на Токайдо. Одиннадцатый человек прятался в деревне, он был курьером, который помчится с радостной вестью об успехе в Киото к Кацумате, и это будет сигналом для нападения на Огаму и захвата Дворцовых Врат. Все сиси были сильными молодыми людьми, одетыми, как и он, без доспехов и гербов, в прошлом госи — самураи низшего ранга, — теперь ронины, все более или менее одного возраста, от девятнадцати до двадцати двух. Только восемнадцатилетний Сайго и семнадцатилетний Тора, его первый помощник, были моложе. Холод, проникавший через порванную бумагу окон, вызывал дрожь, — холод и то напряжение, в котором они пребывали.

Знаками он показал им, чтобы они проверили свои мечи, сюрикены и другое смертоносное оружие, — слова не были нужны во время этой процедуры. Все, что можно было спланировать, было уже решено за эти дни. Они все согласились, что это должно произойти в молчании. Он выглянул в окно. Круг солнца касался горизонта, небо было чистым. Пора.

Он торжественно поклонился им, и они поклонились ему.

Его внимание опять вернулось к крестьянам.

— Три человека останутся снаружи, — грубо сказал он. — Если хоть один из вас шевельнется до того, как я вернусь, они сожгут дом и все постройки.

Старик снова всхлипнул.

Сайго махнул рукой остальным. Они вышли следом за ним. Часовые снаружи и на углу присоединились к ним. Теперь пути назад не было. Те, кто были буддистами, произнесли последнюю молитву перед алтарем, те, кто исповедовали синтоизм, зажгли последнюю благовонную палочку и таким образом соединили дух свой с ниточкой дыма, которая символизировала зыбкость и эфемерность жизни. Каждый написал своё предсмертное стихотворение и пришил на грудь своей туники. С гордостью каждый написал, откуда он родом, только имена были указаны вымышленные.

Выйдя в переулок, они разделились на пары, каждая пошла в свою сторону. Скоро все заняли свои места, спрятавшись в высоком бурьяне рядом с бамбуковой оградой позади гостиницы, так чтобы можно было видеть друг друга, Сайго — у юго-восточного угла. Крепкая ограда высотой три метра была сделана из толстых бамбуковых шестов, заостренных наверху. К этому времени тени уже начали расплываться в наступающих сумерках.

Они ждали. Сердца тяжело стучали в груди, ладони вспотели, малейший шорох казался им вражеским патрулем. Во рту у каждого странный крепкий привкус. Приступы режущей боли в чреслах. Где-то рядом в траве настойчиво заскрипел сверчок, подзывая подругу. Сайго вспомнил своё предсмертное стихотворение:

Сверчок, что песнь так радостно поет, —

Недолог его век.

Так лучше радостью его наполнить, чем печалью.

Он почувствовал, что взгляд его туманится, как туманилось небо над ним. Так прекрасно быть таким счастливым и при этом испытывать такую печаль.