Мог, наверное, пока эта тварь ему доверяла, — задумчиво откликнулся Кави. — Но теперь-то об этом поздно. А жаль. После пожара на реке Иска Астала разве что на небе над собой не написала, что Кайе Тайау — оружие Юга!

Огонек шагнул в проулок, из которого только что вышел — спиной вперед. И только через три шага повернулся и пошел очень быстро, опасаясь совсем не нужного оклика.

День ли выдался чересчур ясный, прочищающий память, или время пришло, но почти забытые фразы, брошенные со смехом и вскользь, новый смысл обрели. Может ли ребенок, оставшись один, всех потеряв, выжить, даже если он знает лес? А если он перестал на какое-то время быть ребенком, и стал диким зверьком, помня о лесе все, но ничего — о людях, о своем одиночестве?

В голове стучало одно, звонко стучало, молоточком чеканщика: река Иска. Голос отца, называющий реку, и хлопанье крыльев: стая белых птиц, взмывающих в воздух.

Он видел языки огня, от которых небо вздрагивало и старалось подняться повыше. Длинные волосы женщины, испачканные пеплом… она откидывала их за плечо резким движением. Чувствовал беспомощность полную, и жар, от которого мысли спекались.

И сквозь пламя летела смеющаяся фигурка, раскинувшая руки беспечно. Лицо, полное шального восторга. Наверное, он и был таким… там.

Брел, не очень понимая, куда, натыкаясь на стены. Почему-то везде тут ступеньки и стены, камень, и камень… ах, да. Это не лес, это Тейит.

На очередном шаге нога подвернулась, и он понял, что падает, потом катится вниз. Перед глазами мелькнуло: так же сорвался в реку — может, и не было ничего, никто его не вытаскивал? Хорошо бы, осталось только утонуть спокойно. Потом ударился головой, стало темно.

**

Лес близ реки Иска. Три года назад.

Розовая бабочка с размахом крыльев едва ли не в человеческую голову порхала над полосатыми сочными стеблями тростника, а те поскрипывали, словно вздыхали. За ними виднелась река, матовая под набежавшим облачком. Широкие перистые листья шелестели, подвижными узорными тенями прикрывая половину поляны, а по краям папоротник пышный стоял. Никаких изменений.

Для леса несколько весен — так, миг один; эти деревья едва ли не века насчитывают. Соль приложила ладонь к высоченному, покрытому мхом стволу. Тахи учил ее слушать и чувствовать дерево — он приникал ухом к коре и говорил, что слышит, как бьется древесное сердце. А Соль ничего такого не слышала. Просто — красиво.

Черный ибис слетел с ветки, приблизился к Тевари, косясь на Тахи, строгавшего палку. Тот недолюбливал птицу, говорил — мало того, что эта тварь не покидает окрестности уже много весен, так и к мальчику привязалась. А сынишка вот — прикормил. Только известно — нихалли и без того не лучшие соседи, так еще и черный ибис приносит беду.

Мальчик сжевал содержимое круглой речной ракушки, с ибисом поделился. Странное зрелище — юный человек полулежит на траве, рядом горка скользких ракушек, и возвышается над плечом черная ломкая птица, хмуро и злобно поглядывает по сторонам. Ворчит еле слышно, клацает клювом, когда Тевари протягивает ей очередное лакомство.

Смешная все-таки птица, хоть и не лучший сосед.

Тихо, только дятел где-то стучит… А Утэнна и Къяли, верно, скоро вернутся с оленем.

Киуте готовит еду на поляне, дым высоко поднимается — будет хороший день. От помощи Соль отказалась — мол, вы и так со мной носились много месяцев, теперь мой черед о вас позаботиться. Она почти не изменилась — издалека прежняя девочка, хоть мелкие морщинки обозначились под глазами, и тени на веки легли: все-таки тяжела жизнь в лесах. И движения куда более плавные стали, уверенно-женские.

А дни летели куда быстрее, чем в начале их жизни в лесу. Вот уже и Тевари ростом отцу по плечо, и, похоже, высоким будет. Живой, звонкий мальчишка. Охотник из него неважный: хоть меткости не занимать, жалеет зверье и птиц. Зато ракушки собирает и клубни питательные находит — только диву даешься, как быстро. А вот вкусных жуков тоже готов на ладонь посадить и рассматривать, вместо того чтобы съесть.

А у Киуте сынишке пять весен, и дочка грудная. Глазастая, голосистая — всех хищников плачем манит. А сынишка, напротив, тихий. Тевари в его годы вился вьюном, обшарил все окрестные заросли, серебряным голоском вопросы разбрызгивал, а этот — сидит смирно, улыбается во весь рот, застенчиво, и молчит.

Живут среди старых камней, сквозь которые поднялись деревья, проползли корни. Кое-где мох еще не закрыл каменные узоры на плитах. Люди — будто наследники давно покинутого города. И приток реки Иска в нескольких десятках шагов, отличное рыбное место.

Ибис насторожился, издал резкую сухую трель:

— Арррк…

Тевари вскинул голову и втянул носом воздух, явно принюхиваясь. Позвал недоуменно:

— Мама, дым!

Серо-белые клубящиеся дорожки стелились по земле, выкатывались из-под вздыбленных корней, растекались и поднимались ввысь, постепенно сливаясь в одно удушливое полотно. Едкий запах гари — сырой подлесок еще не прогорел, а потом, когда от него останется зола, воздух станет чистым, только раскаленным, и стволы станут светиться, охваченные пламенем изнутри…

Пожар охватил лес мгновенно — пламя шло вдоль реки и вглубь. Из-за ствола выбежала ошалевшая йука, промчалась мимо Соль, не разбирая дороги. Донесся медвежий рев, а мигом позже мимо хижины пронесся олень. Птицы срывались с ветвей, хлопали крыльями, покидая горящий участок леса.

— Уходим! — Тахи нахмурился — и впервые Соль увидела растерянность на его лице. Лесной пожар — страшная вещь… но чтобы после сезона дождей, едва успела просохнуть земля — так не бывает.

Соль хватала то одно, то другое, запихивая в кожаный мешок, плохо соображая, что взять самое важное, и Тахи схватил ее за руку:

— Некогда!

Киуте остановилась подле, маленькая, растрепанная, босая — на руках сонная девочка, не встретившая еще шестую луну. Тахи молча нырнул в хижину, выхватил немудреную кожаную обувь Киуте, велел обуться. И без того много тварей ползает по земле, а если бежать — защита нужна. Мало ли, камень, случайный сучок.

Дышать становилось трудно, и младший мальчик закашлялся. И ему был ответом звериный рев, словно сам лес обезумел и кричит на разные голоса.

Несколько оленей с хрустом вынеслись на поляну, а за ними — огромный волк, не преследующий добычу — шерсть на его загривке была вздыблена, а глаза слепы. Он желал одного — покинуть опасное место.

А потом на поляну выкатился веселый ало-золотой огонек размером с кулак ребенка. Покружился на