Новая, тусклая и ломкая луна заглядывала в комнату северянина. Наполовину тюрьма, наполовину уже привычное обиталище. Так и не смог заснуть. Ночная бабочка упорно крутилась над светильником, и Айтли отгонял ее, жалея глупую.

— Ну куда ты снова! — терпеливо повторил в десятый раз, наверное. Проще было погасить огонь и спать… или хоть лежать с открытыми глазами, но в темноте видел одно и то же — заросли, пропускающие всадников-южан. Айтли сидел возле дерева… встал, когда их увидел. Позволил подойти близко-близко. Хотел ударить — как мог, страх вызвать, или же ярость — чтобы убили здесь. А “щит” у предводителя был мощным… Юноша не ударил не потому, что испугался или понял бессмысленность — может, и удалось бы.

Просто во взгляде южанина не было злобы. И он — тот, приходивший предупредить стражу — чуть покачал головой, словно говоря — это лишнее.

Сейчас оставалось только бабочку отгонять. Айтли еще не знал, как поступит Юг; существовал ничтожный шанс, что его все же не тронут, может, даже отправят домой — но он себя не обманывал. Не затем Лачи их сюда отправил. Про бегство племянницы наверняка уже знает, но никаких известий или вопросов Астала не получила. Значит, не добралась еще, а раньше времени шум поднимать невыгодно.

Почудилось — Этле словно рядом присела, даже услышал ее смех. Его беспокойная, прямая, порой такая мнительная половинка.

Отвлекся и не заметил, как на пороге возник человек — вроде он и полога не откидывал. Стоял неподвижно, но Айтли почувствовал себя зажатым в угол.

Как-то давно, тогда был совсем еще мальчишкой, был на дальних лугах вместе с дядей — не с Лачи, с другим. И там они встретили пещерного волка — огромный, он хромал, едва опираясь на окровавленную переднюю лапу. Но глаза его были ненавидящими, желто — оранжевыми. Потом мальчик стоял возле туши волка долго, пока вконец заждавшийся дядя не увел племянника силой. У мертвого зверя глаза потускнели, но оставались такими же яростными. А еще запомнил — на неподвижный зрачок опустилась переливчатая зеленая мошка. Согнать не успел — рука дяди сжала его кисть и потащила мальчика прочь.

Стоящий сейчас перед Айтли лицом больше походил на птицу, но у него были глаза того волка — яркие, ненавидящие… мертвые.

Недавно он принес подвеску сестры…

Браслет — новый, запаянный — стал холоднее.

— Ты так ничего и не скажешь?

— Мне нечего говорить.

— Ты так думаешь? Та, что помогла бежать твоей сестре, уже умерла, — Къятта усмехнулся очень неприятно. — Знаешь, как выглядит человек с расколотой головой?

— Мы таким не любуемся.

— Крысенок, — тихо и отчетливо. — Маленькая тварь. Твоя сестра тоже мертва давно. А если и доберется до севера, думаешь, ей позволят жить долго?

— Вы ее в любом случае не получите.

Зеленая мошка с жужжанием поднялась, и до сего мига застывший глаз моргнул, оказавшись живым. Совсем близко от руки Айтли лязгнули волчьи клыки:

— Мне плевать на ваши паршивые интриги! Но я чуть не потерял его из-за твоей девки, теперь из-за тебя! Кто помог тебе снять браслет?

— Помог? — рассмеялся Айтли. — Он его с меня сорвал.

Къятта опустил руки и отошел на пару шагов; но казалось, что он приближается, столь ощутима была исходящая от него ненависть. Айтли видел — в кулаке он сжимает что-то столь сильно, что побелели пальцы, и зрачки южанина широкие, во весь глаз. Но продолжал говорить:

— Я думал, об этом уже все знают. Или просто молчат? Но я ведь скажу, если спросят.

— Мой брат мечтал об этом — размазать тебя по стенке, но я сам запретил ему… зря. — Снова шагнул вперед, цепко ухватил плечо Айтли; юноша изогнулся, пытаясь вырваться — однако старший из братьев Тайау, может быть, и уступал младшему, но уж всяко превосходил силой Айтли.

Отшвырнул его к стене; Айтли стукнулся затылком до звона в ушах, но тот лишь усмехнулся. А потом удар чего-то невидимого обжег Айтли, словно хлыст, и багровая борозда появилась на коже. И еще одна, и еще. Удары, разрывающие само существо изнутри и снаружи, черные вспышки.

Даже без браслета не мог бы противостоять такому, как Къятта… он и не пытался. Напротив, был почти рад, что сможет сейчас умереть. Это в общем-то куда лучше, чем могло его ожидать.

Мертвый волк с янтарными глазами задрал морду к луне и завыл.

Потом Бездна раскрылась и позвала.

**

Срединные земли, две весны назад

Когда-то здесь было селение, но лес почти его поглотил. Кое-где еще высились частоколы, а столбы, некогда держащие хижины, покосились, их обвили лианы. Поля заросли подлеском — только обтесанные вехи-разметки выдавали, что раньше здесь трудились земледельцы. “Это мое”, говорил лес.

Звезд в чаще почти не видно, и по пути сюда удавалось свериться с направлением лишь на полянах ночью — благо, еще не полили дожди, завесив все небо тучами. Но в основном он шел по каким-то неосознаваемым приметам. И вот…

Мальчик бродил, трогал то обломок доски, то обод колодца, пытаясь вспомнить, понять, что сам он здесь делает. Порой на досках и бревнах попадались следы огня, иногда древесина была обуглена так, что при нажатии палец проваливался в черную пыль. В паре мест среди досок он заметил человечьи кости.

Значит, когда-то здесь погибли люди. Сколько их было? Полных скелетов он не отыскал. Вряд ли умерли мирно, в своих домах, а кости растащили звери… звери не приносят с собой огонь.

Почти утонув во мху, мимо него смотрел череп. Мальчик присел наземь, рядом, протянул руку, но так и не коснулся. Не было страха, только жалость и недоумение. Что-то неправильно…

По обломку доски проползла сколопендра, направилась к босой ноге — вот-вот и заберется на нее, обожжет кожу ядовитыми щетинками. Но передумала: живой человек, видно, был ей не по нраву.

Он все еще не знал, зачем он здесь и ходит по этим развалинам, но медлил, не мог покинуть их, словно именно сюда и стремился и теперь не понимал, что делать дальше. Потом стемнело — стремительно, будто вылили ночь из бочки. Ночные птицы закричали на все лады, и между ними послышались голоса, тени зашептались, поднимаясь между бывших стен. Тени гнали его, обвиняли — но в чем, он осознать не мог.

“Все из-за тебя”, “Они пришли из-за вас”, “Это ты должен был тут лежать, а не