Шрифт:
Интервал:
Закладка:
93
— Молитесь, и Бог даст вам хлеб и воду, ниспошлёт здоровое потомство, оградит от несчастий и примет в свои объятия, когда придёт ваш смертный час, — вещал Святейший отец с трибуны. — Молитва — ваш факел, освещающий путь в царство небесное. Но не познает счастья тот, кто горделиво стоит в полный рост. Грешники должны вымаливать прощение стоя на коленях. Усмирите свой дух, очистите мысли, умертвите грязные желания. Вознесите Богу молитвы.
Прихожане без особого воодушевления опускались на колени, сгибали спины, склоняли головы. Причиной их вялости было хмурое утро, пришедшее на смену душной ночи. Святейший отец (в миру Кьяр) и сам толком не понял, спал он этой ночью или бредил. Сейчас он наблюдал, как люди принимают покорную позу, а из памяти всплывали обрывки сна, клочки уродливого прошлого, от которого он много лет прятался в монастыре Покаяния. Не желая погружаться в кошмарные воспоминания, Кьяр нервным движением стёр с лица пот, пропел на церковном языке священную песнь и, не дожидаясь, пока люди покинут храм, проследовал в личные покои.
В комнате для уединённых молитв и молчаливых раздумий царил полумрак. За окнами, расположенными под самым потолком, серело небо. Со стены, расправив крылья, взирал с укором Ангел-спаситель. На подставке лежала раскрытая Книга Книг. Служка хотел зажечь свечи — Кьяр нетерпеливым жестом отправил его прочь и принялся ходить из угла в угол, позвякивая серебряными кольцами на одеянии.
По иронии судьбы прошлое, от которого он бежал, прибыло с ним в Шамидан в образе защитников веры, хотя, по мнению Кьяра, веру не от кого защищать. Люди не задумывались, верят ли они в Бога, не брали под сомнение его существование — вера являлась их врождённой потребностью. Просто они не понимали, почему теперь надо молиться стоя на коленях и каяться, даже если не согрешил. Почему женская красота — постыдный порок, а веселье — страшный грех. Люди не понимали, почему стали приспешниками дьявола знахари, трубадуры, шуты. Ведь одни облегчали страдания, другие делали жизнь радостней. Почему во время поста и в религиозные праздники нельзя исполнять супружеский долг и мыться в бане, а в году ни много ни мало двести красных дат. Эти и другие нововведения можно было спокойно объяснить народу, но Первосвященник выбрал путь насилия и принуждения.
Собираясь принять сан настоятеля монастыря, Кьяр выучил церковный язык, прочёл святое писание от корки до корки и догадался, почему Книга Книг до сих пор не переведена на современный язык, доступный всем. В откровениях Ангела-спасителя такая тонкая подоплёка, что каждый человек начнёт трактовать писание по-своему. Это вызовет шатание взглядов и разброд мнений и приведёт к расколу единой церкви. Появится толпа «Первосвященников», которые станут «продавливать» свои религии. Ибо религия — это не вера в Бога. Это всего лишь трактовка святых текстов кучкой могущественных людей.
Так думал Кьяр и радовался, что в монастыре Покаяния монахи и послушники не играли в грязные игры, а каялись и искупали грехи тяжёлым физическим трудом: помогали вести хозяйство вдовам, трудились на полях вместе с крестьянами, работали кузнецами, конюхами, каменщиками. А после вечерней трапезы в сотый раз рассказывали о былых грехах. С годами постыдное прошлое бледнело, истончалось, на душе становилось легче и начинало казаться, что говоришь не о себе, а о другом человеке.
Если бы Кьяру сказали, что скоро он покинет своих братьев по духу и присоединится к кучке людей, крутящих мир вокруг себя, — он бы не поверил.
Замена монашеской рясы одеянием Святейшего отца не пробудила его память, убаюканную образом жизни в монастыре. Защитники веры лишь всколыхнули её поверхность. Зато турнир вернул Кьяра в яркую и бурную молодость. Он вспомнил имена своих соперников, перед глазами пронеслись лица эсквайров и рыцарей из собственной свиты, заныли старые шрамы и некогда сломанные кости. Кьяра переполняла благодарность королю Рэну — за праздник души. Однако верность королю Джалею и Первосвященнику заставляла его произносить совсем другие слова, а не те, что рвались с языка.
Сегодняшний ночной кошмар швырнул его в прошлое, которое так долго он топил в глубинах памяти. Ещё недавно Кьяр радовался продвижению по службе и гордился собой. Теперь подозревал, что стал пешкой в чужой игре. Понять бы, какую роль ему отвели.
…Под ногами поскрипывали половицы, по стенам металась размытая тень. В окна барабанили капли дождя. Послышалось лошадиное ржание. Кьяр вскинул голову. В этот миг распахнулась дверь, и запыхавшийся служка доложил, что сэр Экил и его люди вернулись из поездки.
Кьяр проследовал в трапезную, обогнул столы и скамейки, вдыхая проникающие из кухни запахи. На завтрак обычно подавали свежеиспечённый хлеб, сваренные вкрутую яйца и постную похлёбку или кашу. Из напитков — эль или сидр. В такую жару пить простую воду опасно. Во всяком случае, так утверждали клирики.
Войдя в арочный проём, Кьяр очутился в мрачном коридоре, ведущем во флигель.
До приезда новоявленного Святейшего отца в пристройке жили прислужники. Сейчас их комнаты занимали защитники веры, разведчики и эсквайры. Оставшись без угла, днём слуги исполняли свои обязанности, а ночевать уходили в Просвещённый монастырь. Последние три месяца комнаты пустовали: сэр Экил и его воины объезжали молитвенные дома и монашеские общины. За это время Кьяр успел привыкнуть к тишине и одиночеству. На проповедях видел не толпу прихожан, а серое молчаливое пятно. Слышал только свой голос и эхо, летящее по залу, словно в храме он находился один. И лишь воспоминания о турнире, застрявшие в голове как заноза, будоражили кровь и напоминали, чего лишился младший сын герцога, носитель королевской крови, хозяин небольшой крепости и сюзерен сотни рыцарей. Чего он лишился, когда принял присягу защитника веры и отправился на поиски почестей и славы. Он потерял себя.
…Кьяр поднялся на второй этаж флигеля, прошёл ещё по одному коридору и толкнул дверь.
— Мы привезли вам дождь, Святейший отец, — проговорил бодрым тоном сэр Экил, стоя посреди комнаты с раскинутыми руками.
Эсквайры развязывали ремни, соединяющие стальные пластины кирасы. Шлем и оплечья с выдавленным изображением Ангела-спасителя лежали на столе. Двуручный меч в кожаном чехле стоял в углу. Слуга раскладывал на кровати вытащенный из