Брадобрей кивнул. Помощник склонился над раненым и занёс кулак.

— Что вы делаете? — вскричала Янара.

— А как ещё обезболить? — молвил брадобрей. — Только ударом по голове или придушением. Перед турниром мы хотели купить спирта в монастыре — нас прогнали как собак.

— Правильно сделали, — сказал Святейший отец, с брезгливым видом рассматривая сложенные на табурете иглы, щипцы и ножницы. — Человек рождён для страданий и должен терпеть. А участники турнира — тем более. Они нарушили запрет церкви.

— Слёзы мака запрещены, — продолжил брадобрей и, бросив нож на раскалённые угли в жаровне, вытер тем же окровавленным полотенцем свою шею. — А вином тут не поможешь.

Рэн взглянул на помощника с занесённым кулаком:

— Не при нас.

Тот опустил руку и отошёл от стонущего рыцаря.

Янара наклонилась к Ардию ещё ниже и прошептала срывающимся голосом:

— Вас били по голове?

— Нет, ваше величество. У меня небольшой порез. Я почти не чувствую боли. — Ардий перевёл взгляд на Рэна. — Он сказал «мир».

— Он не отбросил меч.

— Наверное. Я не уследил, каюсь. Мне не терпелось глотнуть воды. — Ардий облизнул растрескавшиеся губы. — Я привык, что в Дизарне рыцарское слово твёрже алмаза. Сам виноват. И вас подвёл.

Рэн поспешил его успокоить:

— Ну что вы такое говорите? Тридцать два ваших воинов стали победителями турнира. Когда такое было? Да никогда!

В палатку вбежал знахарь — один из троицы, отозвавшейся на призыв Киарана помочь Янаре и её новорождённым детям. Тяжело дыша, бросил на ноги Ардия котомку и упёрся руками в топчан:

— Староват я бегать. — Высморкался на землю. — Простите, ваше величество, аж нос заложило.

— А ты откуда взялся?

— Так это… турнир смотрел. Вашему рыцарю повезло, что я всё видел, а в ближней харчевне не успели отдать отходы свиньям. Надо снять повязку и приложить к ране заплесневелый хлеб, чтобы рана не загноилась. Так учил меня мой дед. Хлеб творит чудеса.

Рэн взял Янару под локоть:

— Идём, милая. Эта картина не для женских глаз. Черемех сделает перевязку, и сэра Ардия перевезут в замок.

Лейза поцеловала Ардия в щёку:

— Крепитесь.

Едва они направились к выходу, как голос Святейшего отца заставил их обернуться.

— Ты знахарь? — спросил иерарх, наблюдая, как старик достаёт из котомки заплесневелые ломти хлеба.

— Я целитель, ваше святейшество.

— Брадобрей?

— Нет, я бороды не брею.

— Значит, знахарь, — нахмурился Святейший. — Твоё место в лесу, а не в главном городе королевства. Благодари Бога, что защитники веры совершают объезд монастырей и молитвенных домов, иначе болтаться тебе в петле. Проваливай!

— Не уйду, — отрезал Черемех. — Король дал мне разрешительную грамоту. Мне позволено ходить где угодно. И позволено заниматься врачеванием.

Святейший отец посмотрел на королевскую чету с прищуром, не предвещающим ничего хорошего:

— Это правда?

— Я передумал, Черемех, — сказал Рэн.

Знахарь пожал плечами:

— Как скажете. — И начал складывать хлеб в котомку.

— Не хочу, чтобы ты скитался. Я назначаю тебя королевским лекарем. А ещё я хочу, чтобы ты открыл школу и набрал учеников.

Округлив глаза, Черемех пробормотал заикаясь:

— Я о таком боялся мечтать, ваше величество.

Святейший ударом ноги опрокинул табурет с инструментами и удалился. Даже доносящиеся снаружи шум и гвалт не заглушили гневное позвякивание колец на его одеянии.

В сгустившихся сумерках Рэн проводил Янару и Лейзу до кареты, а сам отправился на пир, устраиваемый герольдами в рыцарском лагере. Проходя мимо шатра с тёмно-коричневым вымпелом на парусиновой крыше, заглянул внутрь. Гилан сидел на табурете, Киаран и двое Выродков обматывали его грудную клетку широкими полосами холста.

— Вы ранены, сэр Гилан?

— Ерунда, — отозвался подросток.

— Два ребра сломаны, — сказал Киаран и прикрикнул на Выродка: — Не так туго! Он же не сможет дышать!

— А вы ещё скакали на коне и стреляли из лука, — с досадой вымолвил Рэн, рассматривая багровый бок юного рыцаря.

— У меня ничего не болит. Честное слово.

— Ты до сих пор возбуждён, поэтому ничего не болит, — пробурчал Киаран. — Сейчас успокоишься и узнаешь, что такое боль в рёбрах.

— Можно побыстрее? Меня ждут на делёжке.

— Никакой делёжки! Ты едешь со мной в замок.

— Ну уж нет! Делёжку и свой первый рыцарский пир я ни за что не пропущу!

Рэн кивком попрощался с Киараном и продолжил путь, огибая палатки и шатры. К нему присоединялись придворные, лорды и столичные сановники, успевшие проведать своих подопечных и фаворитов. Обсуждая выступление Гилана, толпа двинулась мимо костров, над которыми на вертелах шипели туши телят и баранов. Поодаль виночерпии откупоривали бочки и разливали вино по кувшинам.

За сколоченными из досок столами вовсю пировали участники турнира — те, кто покинул ристалище без единой царапины или отделался лёгким ранением, кто получил выкуп либо распрощался с кругленькой суммой. Компанию им составляли эсквайры и личные свиты. Истинных героев сражения среди присутствующих не наблюдалось.

Люди потеснились, освобождая на скамьях места для вновь прибывших. Рэн поднялся на возвышение и расположился за отдельным столом.

Трубадуры распевали песни. Музыканты исполняли зажигательные мелодии. Дворяне провозглашали тосты за здоровье королевы, принца и принцессы. Отмахиваясь от дыма факелов, рвали зубами мясо, обильно запивали элем и вином, не переставая при этом хохотать во всё горло и тискать девок.

Особенно шумно вели себя вольные рыцари. Сегодня они трапезничали за счёт казны, а завтра пойдут в трактиры сорить деньгами. Крепко сбитые парни из обнищавших дворянских семей жили по принципу: «Легко нажито, легко прожито», веселились так же безудержно, как и сражались. Их идеалом был вольный человек: вольный не только убивать в бою, но и проматывать приобретённое. В этом заключалась их истинная свобода.

Рэн нашёл взглядом сэра Зирту. Взлохмаченный, раскрасневшийся, он присосался к груди шлюхи как пиявка, а она млела, сидя у него на коленях. Зирта обманом вырвал у Ардия победу в поединке, но предъявить ему обвинение не