двухсот тысяч человек хватило бы ненадолго. Мне вспомнилось, как армия Цезаря перед битвой с Помпеем оказалась в Греции в подобном положении. Тогда дело дошло до того, что солдатам пришлось есть траву.

К сожалению, у нас под рукой не было и травы.

Как-то в середине июня я сидела под навесом перед нашим шатром. Душно было и внутри, и снаружи, но на воздухе в тени все-таки чуть полегче. Ночью с гор веял свежий ветерок, однако днем он стих. Я чувствовала, как пот – в такой ранний час! – медленно стекает по моему горлу в ложбинку меж грудей. Я обмахивалась маленьким веером, но колебания воздуха не приносили никакой прохлады, а неприятные запахи усиливались. К испарениям застоявшейся воды добавлялась вонь гниющих отбросов и нечистот, неизменно сопутствующая сосредоточенным на ограниченном пространстве массам людей. Все смердело, как труп на третий день разложения. Надежды на то, что приливы будут смывать грязь, оказались тщетными: прибою никогда не хватало на это силы, он только гонял отбросы да перемешивал их, отчего становилось еще хуже.

Я ожидала назначенной встречи, но пока никто не появился. Многие в лагере хворали, причем более всего болезни поражали гребцов. С кораблей уже докладывали о смертельных случаях. Антоний лично отправился инспектировать корабли, вместе с ним – Агенобарб и Соссий, оставивший Закинф на попечение своего заместителя. После потери Патры, Кефаллении и Левкаса Закинф приобрел огромное стратегическое значение.

Я терла лоб надушенным носовым платком, словно это могло перебить царящее вокруг зловоние. Цветочные ароматы словно принадлежали другому миру, ныне утраченному.

Потом я различила в дрожащем от зноя густом воздухе фигуры приближавшихся – точнее, они тяжело тащились – Канидия и Деллия. Жара заставила их снять доспехи и остаться в одних туниках, грязных и пропотевших. Туника Канидия имела линялый желтый оттенок, а туника Деллия некогда была голубой.

– Прекрасный денек, – промолвил Деллий. Его голос сочился сарказмом так же, как его лоб – потом.

– А где наш император? – осведомился Канидий.

– Отбыл на корабли, – ответила я, – но должен скоро вернуться.

– Флот в плачевном положении, – заметил Канидий. – Думаю, его придется бросить.

– Предоставь это морякам, – отозвалась я более резко, чем мне того хотелось.

Изнуряющая жара избавляла от учтивости, как и от верхней одежды. Постоянное раздражение приводило к срывам.

– Может, пока выпьете вина? – предложила я, желая загладить резкость.

Кувшин и чаши стояли тут же, на боковом столике.

Деллий налил себе в чашу, отпил глоток и поморщился:

– Чего у нас в достатке, так это уксуса.

Запасы хорошего вина иссякли уже давно, а то, что осталось, можно было пить только по необходимости. В этой кислятине, по крайней мере, не было заразы.

– Радуйся, что воды хватает.

Деллий скорчил гримасу, но тут показались Антоний и двое флотоводцев.

– Привет моим командирам! – промолвил Антоний, подняв руку в салюте.

Я в который раз подивилась его умению сохранять бодрый вид и доброжелательность в самых сложных обстоятельствах. Сейчас, например, на его лице сияла искренняя улыбка.

– Промочи горло кислятиной, – предложил Деллий, кивком указывая на кувшин.

Антоний налил вина и отпил:

– Это далеко не самое худшее. При отступлении из Мутины нам приходилось пить… Впрочем, не важно. Просто вспомни о том, что вьючные ослики бредут горными тропами, чтобы доставить нам припасы.

Он коснулся моего плеча:

– Ну, как самочувствие?

– Мне к жаре не привыкать, – ответила я, желая поддеть Деллия. – Египет не слишком холодная страна.

– Верно. Ладно, приступим.

Антоний выдвинул табурет и сел, остальные последовали его примеру. Шесть человек – все высшее командование – собрались под навесом, в его скудной тени.

– Ну, что ты выяснил? – спросила я Антония.

– Дело плохо, – признался он, качая головой. – И люди, и корабли страдают. Люди – из-за недугов, корабли подтачивают черви.

Я сникла. Нет ничего хуже для флота, чем застойная гнилая вода, рассадник древоточцев. Мы не имели возможности вытащить корабли на берег и просмолить днища, тогда как суда Агриппы перезимовали в сухом доке.

– Боюсь, – продолжил Антоний, – нам не хватит гребцов для наших кораблей. Даже для триремы нужно очень много людей, что же до больших кораблей… – Он закашлялся и потянулся за вином – или за тем, что его заменяло. – Прошу прощения.

– Как же быть с гребцами? – спросила я.

– Ну, мы уже предприняли кое-какие меры, – ответил Антоний. – В столь затруднительных обстоятельствах нам пришлось призвать местных.

– Что значит «призвать»?

В этой малонаселенной местности жителей почти не было, так что поиск добровольцев представлялся весьма затруднительным.

– Это значит, – прямолинейно ответил Агенобарб, – что мы загоняем людей на корабли силой, похищаем их и захватываем в плен. Отрываем крестьян от их полей, ремесленников – от работы.

– Нет! – вырвался у меня крик стыда и ужаса.

Как мы могли до такого дойти?

– Война – это не самое приятное занятие, – промолвил Антоний, и сквозь личину политика проступила твердокаменная сердцевина солдата. – Прежде всего мы должны заботиться о главном – о победе. Остальное в сравнении с ней не так важно.

Да. Все ради победы. Среди нас есть те, кто это понимает. А кто не понимает – пусть уходит. Значит, он не знает, каково истекать кровью и приносить жертвы.

– Грести-то они смогут? – только и спросила я.

– Нет, – буркнул Агенобарб. – То есть, конечно, привести корабль в движение они сумеют, тут достаточно одной мускульной силы. Но выполнение сложных команд, требующихся для тактического маневрирования, – это за пределами их возможностей.

– Но мы, по крайней мере, способны привести корабли в движение, иначе нам пришлось бы их сжечь, – указал Соссий. – А так их можно увести.

– Так вот о чем вы думаете! – сообразила я.

– Да, – сказал Антоний. – Мы приняли решение. Они, – он кивнул Соссию и Агенобарбу, – возглавят стремительный прорыв из гавани, тогда как мы, – он посмотрел на Деллия, – предпримем обманный рейд на север, как будто желая заручиться помощью из Македонии и от нашего союзника царя Дикомеса. Это отвлечет внимание Октавиана. А затем, когда флот будет в безопасности, мы встретимся с ним по другую сторону Греции, вне досягаемости Агриппы.

То был дерзкий план, достойный изобретательности Антония.

– А что с армией? – спросил Канидий.

– Шесть или семь легионов я погружу на суда. Остальные останутся здесь, под твоим командованием.

– И что я здесь буду делать? – спросил Канидий, явно не в восторге от услышанного. – Ждать, пока на меня нападут?

– Никто на тебя не нападет, – заверил Антоний. – Октавиан будет в растерянности, к тому же, ты сам знаешь, на войне он без Агриппы шагу не сделает. А Агриппы здесь нет.

– Да, – подтвердил Соссий. – Я