себя так, будто ничего не случилось. Это особенно важно, чтобы показать врагу – ему или ей? – что покушение не удалось.

Антоний протянул мне руку. Я дрожала, но сумела улыбнуться ему и гостям. Меня тепло приветствовали. Ни малейшего намека на враждебность.

Пришло время скромных развлечений, доступных в лагерных условиях. Выступали жонглеры, певцы, несколько акробатов и верблюд, обученный танцевать. Музыканты вовсю бряцали на кимвалах и лирах, а мне казалось, что сердце мое стучит громче любого барабана.

Но неожиданности вечера еще не кончились. Когда верблюд, потешая гостей, выделывал кренделя ногами в такт барабанному бою, в трапезную влетел запыхавшийся матрос.

– Император! – заорал он во весь голос. – Где император?

– Да здесь я. – Антоний поднялся с места. – В чем дело?

Моряк в изорванной промокшей одежде схватил Антония за плечо и шепнул что-то ему на ухо.

Верблюд принялся кружить, длинная бахрома его попоны развевалась, довольные гости хлопали и бросали животному финики. На матроса обратили внимание только сидевшие за первым столом, рядом с Антонием.

Лицо Антония потемнело.

– Давно? – тихо расспрашивал он моряка. – Когда ты прибыл? Кто уцелел? Что осталось?

Получив ответы, Антоний велел моряку сесть, а сам наклонился и приглушенно сообщил мне, Канидию, Соссию и Агенобарбу:

– Враг внезапно атаковал и захватил Левкас.

Левкас! Остров, где причаливали снабжавшие нас продовольствием корабли.

– Агриппа? – спросил Канидий.

Моряк кивнул.

– Но во имя всех богов и богинь!.. – взвился Агенобарб. – Там же была эскадра…

– Что не потоплено, то сожжено, – мрачно сообщил моряк. – Он ударил на закате. Никто не ожидал…

– Во имя Зевса! – взревел флотоводец. – Это твоя работа – ожидать атаки!

– Не его, – вмешался Антоний, – а его командира. Кстати, командир эскадры?..

– Его корабль пошел на дно, – угрюмо промолвил матрос. – Думаю, он утонул.

У Антония вырвался стон.

– Итак, у нас осталось всего шесть эскадр, – констатировал Агенобарб. – Причем команды не везде набраны полностью, потому что болезни выкосили гребцов.

– И куда мы теперь будем сгружать провиант, одежду, оружие? – осведомился Канидий.

– Придется доставлять сушей, – сказал Антоний. – Корабли могут причаливать в одном из южных портов, разгружаться там, а припасы доставлять на вьючных животных.

– Трудно и долго, – возразил Соссий. – Пока я удерживаю Закинф, можно проплыть дальше, а потом совершить рывок в залив с запада.

– Конечно, – сказал Антоний, – в качестве долгосрочного ни тот ни другой вариант не годятся. Что ж, значит, нужно дать бой, пока наши припасы не начали таять. Да! Битва состоится в ближайшие два дня. Это решит проблему.

Верблюд закончил свой танец, и его хозяин, сияя от гордости, кланялся восхищенной публике. Потом верблюд всхрапнул и смачно плюнул.

Глава 40

– Подтяни еще, Эрос, – сказал Антоний, проверив ремень своего панциря.

– Да, мой господин, – промолвил слуга и укрепил плечевой ремень. – Простите, я давно не выполнял обязанности оруженосца.

– Знаю. Три года, с самой Армении. – Антоний поправил шарф, подвязанный под верхний край панциря, чтобы не натирало кожу на шее. – Клянусь Геркулесом, до чего приятно снова надеть доспехи!

Я стояла в комнате, молча наблюдая за тем, как он примеряет латы. Я видела своеобразную красоту этой церемонии, но она пугала меня заключенным в ней грозным смыслом. Я очень хотела отправиться с войском, но Антоний упросил меня не делать этого, даже не ехать в арьергарде. Мы больше заботимся о безопасности наших любимых, чем о своей собственной.

Под мышкой Антоний держал любовно отполированный Эросом чеканный бронзовый шлем с высоким (что обозначало ранг командующего) гребнем, козырьком для защиты глаз и боковыми пластинами, защищавшими щеки.

Из-под нагрудника с изображением подвигов Геракла, предка Антония, свисала юбка из ременных полос с металлическими заклепками. При движении между полосками был виден подол пурпурной туники.

Его руки и ноги были обнажены, а крепкие сандалии, подбитые гвоздями, зашнурованы до середины икр. Он любовно вертел в руках обоюдоострый меч длиной около полутора локтей.

– Мой друг, – обратился Антоний к мечу, – сегодня нас с тобой ждет работа.

Меч был его верным спутником во многих кампаниях. О если бы этот клинок мог написать свои воспоминания!..

Эрос пристегнул ножны к правой стороне поясного ремня и отступил на шаг:

– Все, мой господин. Готово.

Антоний приладил с левой стороны кинжал.

Эрос подал ему прямоугольный щит, украшенный яркими эмблемами, тоже указывавшими на высокий ранг полководца.

Неожиданно перед моим внутренним взором возникла страшная картина: Александр, принимающий этот щит в наследство. Страшным видение было не само по себе – кому, как не сыну, наследовать оружие и доспехи отца? – но тем, что Александр в нем оставался юным.

– Я готов, – сказал Антоний. – Иди, поцелуй меня.

Сердце мое словно окаменело. А что, если это в последний раз?

Я подошла к нему и поцеловала в щеку.

– Нет, не так.

Он сгреб меня в объятия, прижал к твердому металлу нагрудника, наклонился и поцеловал в губы. Правда, поцелуй не затянулся, – это было бы неприлично.

– Мы загоним врагов обратно на их корабли! – возгласил Антоний, уже направляясь к выходу, где его ждал оседланный конь.

Эрос подхватил собственное оружие, отделанное скромнее, и поспешил за ним.

В соответствии с его обещанием, прошло всего два дня после падения Левкаса. Было крайне важно нанести удар как можно скорее, прежде чем наступят неизбежные и нежелательные последствия. До сих пор быстроту и решительность демонстрировал Октавиан, а мы откладывали действия на потом. Теперь пора поменяться ролями.

С захватом Левкаса проблема якорной стоянки для флота Октавиана была решена. Теперь к его услугам имелся защищенный рейд, где корабли могли стоять сколь угодно долго, не опасаясь штормов. Его флот находился в безопасности, а значит, обеспечивал бесперебойное снабжение армии припасами. Что же до нас – мы угодили в западню и оказались заперты у мыса Актий и с воды, и с суши, неожиданно лишившись основного стратегического преимущества. Противник перерезал наши линии связи с Египтом, и нам оставалось или прорвать блокаду, или погибнуть.

К слову, о гибели… Той ночью, когда мы лежали в постели, я рассказала Антонию о предназначавшейся для меня отраве. Он сразу посмотрел на дело практически:

– Отныне не прикасайся ни к чему, что не опробовано.

– Это я и сама знаю. Больше ничего не скажешь?

– Как ты думаешь, у кого могли быть отравленные цветы?

– Понятия не имею. Ясно одно: это тот, кто считает, будто его проблемы разрешатся после устранения меня. Тот, кто полагает, что без меня ты отступишь от нынешнего курса, и не хочет рвать связи с Октавианом. Скорее всего, сенатор.

Недоброжелательность сенаторов по отношению ко мне была очевидна.

Антоний