чем более подробно мы писали в предыдущей главе. Хотя, как уверяет сам же Г. И. Ханин, была возможность проведения «более решительной и последовательной децентрализации по примеру Венгрии и Чехословакии, начавших достаточно радикальные экономические реформы в 1968 году». Более того, «на подобном подходе тогда настаивали ряд советских экономистов», но из-за «опасений политического характера и экономических неудач, особенно в Чехословакии в 1968 году», этот вариант был отвергнут.

По его мнению, новая рецентрализация выразилась, во-первых, в явном смещении акцента с мер по повышению экономического стимулирования предприятий на меры по улучшению планирования и централизованного управления, а во-вторых, в возвращении ряда дореформенных показателей планирования. Конечно, чисто формально косыгинскую «реформу» никто не отменял и даже не осуждал, так как это неизбежно «поставило бы под удар престиж всего политического руководства страны», которое выступило ее инициатором. Однако де-факто в систему управления всеми предприятиями были внедрены «такие изменения, которые шли вразрез с первоначальными замыслами авторов «реформы» и с ее духом». Как утверждает Г. И. Ханин, «основное внимание плановых органов, как и многих ученых-экономистов с начала 1970-х годов было обращено в сторону совершенствования методов централизованного управления экономикой». Поэтому «именно в этот период стали активно изучаться и внедряться в плановую работу» новые методы, которые были «заимствованы из практики хозяйственного и государственного управления» ряда западных держав, в том числе методы «системного анализа» и «программно-целевого планирования». Более того, именно тогда целый ряд известных экономистов, в частности Г. П. Косяченко, Г. Х. Попов, Е. А. Иванов, С. С. Шаталин, Н. И. Ведута и В. Н. Кириченко[1188], стали рассматривать новые методы как некую панацею решения самых острых экономических проблем, как до этого они рассматривали методы «линейного программирования» и «сетевых графиков», которые к этому времени «уже были слегка скомпрометированы из-за отсутствия видимого результата».

При этом надо заметить, что и «системный анализ», и «программно-целевой подход» куда «более охотно воспринимались и всеми плановыми органами, и министерствами не только в силу преклонения перед всем западным, но и потому, что в отличие от идей децентрализации экономики они не угрожали их экономической власти». Требовалось время, чтобы убедиться в том, что и данные методы, как и предыдущие, мало помогли решению структурных проблем советской экономики. То же самое можно сказать и о растущем интересе к долгосрочному планированию под влиянием не только прошлой советской практики, в частности знаменитого плана ГОЭЛРО, но и растущего интереса в западном мире к футурологическим исследованиям и долгосрочным планам и прогнозам, которые были сформулированы в двух докладах Римского клуба — «Пределы роста» (1972), подготовленном Д. Медоузом и Дж. Форрестером, и «Человечество на перепутье» (1974), авторами которого были М. Месарович и Э. Пестель, а также в сочинениях Ж. Фурастье, Э. Тоффлера, В. В. Леонтьева и ряда других видных зарубежных футурологов и экономистов[1189]. Неслучайно уже в конце мая 1973 году на Политбюро ЦК было принято решение о разработке долгосрочного плана развития советской экономики до 1990 года. Тогда к этой работе активно подключились ряд академических институтов и крупных экономистов, в частности новый начальник отдела народнохозяйственного прогнозирования ЦЭМИ Александр Иванович Анчишкин и руководитель сектора экономики буржуазных государств Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения АН СССР Станислав Михайлович Меньшиков, опубликовавших в то время целый ряд фундаментальных работ по этой проблематике[1190].

Кроме того, по мнению ряда авторов (Б. Н. Малиновский, Г. И. Ханин[1191]), в начале 1970-х годов «возобновился интерес и к идеям академика В. М. Глушкова о создании автоматизированной системы управления», которая логично вписывалась в процесс рецентрализации советской экономики. Все его идеи, якобы «спущенные на тормоза советским государственным руководством еще в середине 1960-х годов, теперь нашли поддержку в военно-промышленном комплексе страны», многолетний глава которого секретарь ЦК по оборонке Д. Ф. Устинов «пригласил к себе руководителей оборонных министерств и приказал им делать все, что говорит Глушков». Именно тогда в каждом из девяти таких министерств были созданы собственные институты по созданию отраслевых автоматизированных систем (ОАСУ) под методическим руководством академика В. М. Глушкова, а сам Институт кибернетики АН УССР, которым он руководил еще с декабря 1962 года, стал разрабатывать две заводские системы: для гражданских отраслей — Львовскую, для военных — Кунцевскую. Для общего руководства внедрением ОАСУ во все оборонные отрасли по примеру опыта создания атомной бомбы и ракетной техники были созданы два органа — Межведомственный комитет оборонных отраслей и Совет директоров головных институтов соответствующих министерств, — во главе которых встали министр радиопромышленности Валерий Дмитриевич Калмыков и заместитель главы Военно-промышленной комиссии Совмина СССР Юрий Евгеньевич Антипов. При этом научным руководителем обоих этих структур стал тот же академик В. М. Глушков.

Тогда же под влиянием внутренних и внешних факторов, в частности начала создания аналогичной системы в США и явных неудач с реализацией косыгинской реформы, возобновился интерес к глушковским идеям у высшего советского руководства. Так, в самом конце сентября 1970 года на одном из заседаний Политбюро ЦК, где обсуждался вопрос об активизации работ по созданию ОГАС, академик В. М. Глушков, приглашенный на обсуждение этого вопроса, прямо заявил, что «если мы сейчас этого не сделаем, то во второй половине 1970-х годов советская экономика столкнется с такими трудностями, что к этому вопросу все равно придется вернуться»[1192]. Поэтому на этом заседании были не только приняты необходимые решения, но и даны прямые указания председателю Госплана Н. К. Байбакову зафиксировать «вопрос о создании ОГАС» в решениях XXIV съезда партии. Одновременно глава правительства А. Н. Косыгин, ранее крайне настороженно относившийся к работам по ОГАС, после посещения одного из НИИ, которое разрабатывало ОАСУ для ряда оборонных отраслей, убедившись в ее эффективности, стал поддерживать эти разработки. Хотя, как позднее утверждал сам В. М. Глушков, к этому времени «задачу по созданию ОГАС» «смазали и техницизировали», изменив ее в сторону Государственной сети вычислительных центров и «разработки математических моделей для ОГАС»246[1193]. По его же мнению, которое до сих пор разделяют все его адепты и сторонники, «работы по ОГАС шли медленно и бессистемно, а основное внимание в применении АСУ было переключено с решения важных экономических задач на задачи управления технологическими процессами». Немалую роль в таком ходе событий, как подозревал сам В. М. Глушков, сыграли «опасения А. Н. Косыгина, что ОГАС станет конкурирующим органом власти и влияния». Но эту точку разделяют далеко не все ученые, о чем мы уже писали в одной из предыдущих глав. Более того, как утверждает тот же Г.