И. Ханин, который во многом солидаризируется с оценками В. М. Глушкова, именно А. Н. Косыгин дал указание создать при Совете Министров СССР Академию народного хозяйства «для обучения высших хозяйственных руководителей современным методам управления экономикой, в особенности использованию ЭВМ в управлении экономикой»[1194]. Поэтому довольно странным выглядит пассаж бывшего заместителя главы Военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР и главы Совета директоров институтов по разработке ОАСУ оборонных отраслей промышленности Ю. Е. Антипова о том, что «созданию ОГАС помешали некомпетентность высшего звена руководства страны, нежелание среднего бюрократического звена работать под жестким контролем и на основе объективной информации, собираемой и обрабатываемой с помощью ЭВМ…, несовершенство существовавших в то время технических средств и непонимание, а то и противодействие ученых-экономистов новым методам управления». Вместе с тем нельзя не согласится с теми авторами (И. А. Бирман, М. Харрисон[1195]), которые писали о том, что в этот период так и «не была сформулирована сколько-нибудь содержательная экономическая концепция, которая могла бы быть положена в основу планирования на базе современной техники, и де-факто новая техника подводилась под замшелые экономические идеи». Правда, в их представлении «замшелыми идеями» были основные постулаты марксизма и сталинской экономической модели, а вовсе не идеи «свободного рынка» и «конвергенции двух систем», апологетами которых они были.

Одновременно под влиянием очевидных неудач с внедрением новых экономических показателей оценки работы всех предприятий с начала 1970-х годов начался возврат ряда старых показателей не только для многих предприятий, но и для целых отраслей. При этом старые показатели вовсе не отменялись, дабы не признать ошибочность прежних решений, они были просто дополнены шестью новыми директивными установками: показателями роста производительности труда, объема валовой продукции, заданий по выпуску предметов потребления в тяжелой промышленности, по повышению качества продукции, по затратам сырья и топлива на единицу продукции в стоимостном выражении и объема фондов экономического стимулирования[1196]. В итоге, как считают ряд экономистов (В. Н. Масленников, Д. С. Моляков, Г. И. Ханин, О. В. Орусова), де-факто был, по сути, воссоздан один из ключевых элементов сталинской экономической модели — снижение себестоимости продукции, так как этот показатель был включен в состав фондообразующих показателей всех предприятий. Хотя при этом они не акцентируют внимание на то, что это был главный элемент именно сталинской экономической модели[1197].

Вместе с тем, как считает тот же Г. И. Ханин, очередная рецентрализация советской экономики носила во многом поверхностный характер. Подлинного возврата к сталинской модели не произошло, и на каждую новую проблему тогдашнее советское руководство отвечало новым директивным показателем. Тем самым оно расписывалось в полной неспособности ключевых рыночных механизмов и показателей, в том числе таких, как прибыль, рентабельность, объем реализованной продукции и экономические стимулы, введенные в ходе косыгинской реформы, решить насущные проблемы советской экономики. Но при этом, как показала вся последующая практика, новые показатели также не оправдали возлагавшихся на них надежд. Многие предприятия страны при явном попустительстве своих вышестоящих органов научились «выполнять» их путем разнообразных ухищрений. Причем решающим здесь стало вовсе не качество самих показателей, а напускная требовательность при их реализации, которая по факту стала резко ослабляться. Сугубо формально в сочетании с ростом плановых заданий по номенклатуре выпускаемой продукции все эти показатели означали очередное усиление централизации в управлении всей экономикой страны. Однако вопрос о том, насколько новая централизация оказалась большей или меньшей по сравнению с предыдущим периодом, остается открытым до сих пор. Хотя безусловным фактом стал огромный рост бумагооборота как внутри самих предприятий и организаций, так и на внешнем контуре, особенно в их взаимоотношениях с плановыми и финансовыми органами всех уровней.

При этом продолжилось движение в обратном направлении, о чем писали целый ряд экономистов и историков, в том числе С. Г. Коваленко, Г. И. Ханин, Р. М. Нуреев и С. Е. Мишенин[1198]. С одной стороны, в условиях «свертывания» первого этапа косыгинской реформы на уровне среднего звена управления были проведены административные преобразования, в ходе которых вместо главных управлений в структуре промышленных министерств были созданы производственные, промышленные и научно-производственные объединения как основное хозрасчетное звено в промышленности. Отправным пунктом здесь стало новое Постановление ЦК и Совета Министров СССР № 139 от 2 марта 1973 года «О некоторых мероприятиях по дальнейшему совершенствованию управления промышленностью»[1199], которое тот же С. Е. Мишенин именует «второй косыгинской реформой». Вскоре аналогичные структуры стали бурно создаваться и в сельском хозяйстве страны в форме крупных свинокомплексов, птицефабрик и животноводческих комплексов. И уже к концу 1979 года было образовано 3,9 тыс. таких НП и НПО, на которых, по оценкам Р. А. Белоусова, трудилось почти 48,5% всего промышленно-производственного персонала, производившего более 47% общих объемов реализованной продукции[1200]. Таким образом, отныне основным звеном организации промышленного и аграрного производства в народном хозяйстве страны стали не отдельное предприятие, а их объединения, что одновременно открыло возможности для концентрации больших ресурсов, но и создало немалые трудности в своевременной реакции таких объединений на реальный потребительский спрос. Именно поэтому, целый ряд авторов (Ю. А. Давыдова, В. В. Громенко), пригвоздили эту «реформу» к позорному столбу, заявив, что она «привела к ненужному «гигантизму» и не дала желаемых результатов»[1201].

С другой стороны, ключевое Министерство приборостроения средств автоматизации и систем управления, которое возглавлял К. Н. Руднев, было переведено на полный хозрасчет с непомерным расширением его прав и привилегий. Благодаря тому, что он был давним и проверенным соратником Д. Ф. Устинова еще с военных времен, его министерство, выпускавшее на своих заводах огромную номенклатуру самой ходовой продукции, стало влегкую «вздувать» цены на свой ассортимент, получая в приоритетном порядке от Госснаба и Минфина СССР все необходимые ему фонды и финансирование. Вероятно, именно поэтому этот «эксперимент» не получил дальнейшего развития и не был распространен на остальные отрасли промышленности. При этом надо заметить, что именно тогда общее количество союзных и союзнореспубликанских министерств стало резко расти: если в 1970 году их было 60, в 1977 году — 80, то уже в 1984 году — 105. В научной и учебной литературе этот факт вполне традиционно оценивают крайне негативно как ярчайшее доказательство дальнейшего закручивания гаек, бюрократизации госаппарата и полного отказа от реформаторского курса. Однако этот взгляд носит крайне однобокий характер, поскольку сторонники подобных оценок не учитывают два важных обстоятельства: во-первых, в этот период существенно ускорилась специализация всего промышленного производства, и, во-вторых, в те годы в строй было введено несколько тысяч промышленных предприятий. Именно эти факторы и заставили руководство страны пойти на создание