мысли о том, что бера его задерёт, у Вольги не мелькнуло. Он знал, как надо охотиться на медведей, но в стае, хотя с автоматом справится и один.

В тумане затрещали хрящи и чавканье сырого мяса. Улыбка Вольги растянулась в волчий оскал. Он перекинул автомат поудобнее и нетерпеливо выскочил на зверюгу. Он угадал, на болоте погиб крупный зверь – пятнистый олень. Но убил его не медведь…

Что-то белое, с длинными молочными волосами, закатав рукава долгополой рубахи, рвало́ тушу пальцами и жадно засовывало кровавые куски в рот. Человек – очень хрупкий, много ниже Вольги и гораздо уже в плечах. Это ведь…

Она замерла – видимо, почувствовала чужой взгляд, и медленно встала. На поясе зазвенели ключи, связки ложек и бронзовые бубенчики. Вольга не мог оторвать взора от испачканных в крови белых рук с заточенными ногтями. Олень был ещё жив. В шкуре возле загривка застряли оперённые дротики. Олень часто вздымал растерзанный бок. В бездонном взгляде плескалась неимоверная мука.

Ничего прекраснее Вольга в жизни не видел.

Отведавшая добычу Волчица, прищурившись, разглядывала его из-под белых бровей. Весь подбородок и шея залиты алым, а глаза – ярко красные, без крапинки иного оттенка. Молочно-белые волосы перехвачены на любу расшитой бусами лентой. С шеи и округлой груди под рубашкой свисала целая связка широких колец и серёжек без пары, сломанных брошек, и всего, чем можно назвать украшениями.

Не она добывала оленя. Всех девчонок и молодых девушек в своём племени холостые охотники знали с детства и давно обсудили промеж собой, кто за какую сразится на Ночи Костров. Кто-то успел подраться за самых красивых. Но таких снегурок Вольга в племени не встречал. Сколько ни было в нём самоуверенности, но душу защекотало от страха. Никто не оставит весту в надземье одну, без охраны. И тяжёлого зверя притащила совсем не она: девицу кормили. Вольга голову мог дать на отсечение, что сейчас из тумана за ним кто-нибудь наблюдает. Повернёшься – всё равно не успеешь заметить, откуда выстрелят.

Весты пугливы и ни за что не подойдут к чужакам. Но эта сама начала подходить навстречу. Вольгу опьянили незнакомые запахи: зимней рябины и болотных ягод. Незнакомке Зим шестнадцать – не больше, она всего в паре шагов. Вот вытягивает шею и тоже принюхивается. Должно быть Вольга пахнет также особенно, он притащил на одежде и волосах дух подземной норы, своего племени. Никогда ему ещё так сильно не хотелось схватить женщину, стиснуть до треска в костях и утащить. Не будет Снегурочки в племени ни у кого, а у него будет!

– К0й калны6й... – обронила Снегурка на языке, какого он не слыхал с детства. Но и это показалось ему восхитительным. Вдруг она оглянулась и шумно сглотнула оленью кровь и отошла за распластанную тушу. Вольга чуть не бросился за ней, еле стерпел! Но рядом следят и застрелят. Туман гуще сомкнулся. Последнее, что Вольга видел, это как веста окунает руки в набежавшую воду и омывает кровь. Но и эта красота не для него.

Дух подсказывал уносить ноги. Вольга с трудом оторвался и как во сне побрёл по островку, спустился в затопленную низину. Разгребая ногами воду, он побрёл в родную часть леса. За туманом то и дело мелькали его провожатые. В голове бряцало затёртое в спорах охотников слово: «Единение». Вот какое оно – Единение. С белыми ресницами, алыми глазами и губами, как рана. Отныне Вольга намного крепче хотел едениться. Но самое главное – его отпустили. Он вышел живым из тумана, встретив другую Навь.

*************

Из темноты прокрался волшебный живительный звон ручья. Звук воды заполнил сознание на миг, на секунду, непрерывно струился и вытеснил вечным движением отголоски недоброго шепота. Второго голоса больше нет, человеческая душа отдыхала. Спину так сильно пекло, словно с неё живьём срезали кожу и щедро посыпали солью. Во рту до сих пор ощущался вкус крови. Дарья лежала на животе и боялась пошевелиться.

Спины коснулось и прошлось что-то мягкое, полное холодной воды. Рядом стукнули глиняные кувшины. Прерывистый стон вырвался у Дашутки, она попыталась подняться, но холодные ладони легли ей на плечи.

– М-м… – с почти материнской заботой вывела лекарка. Ресницы Дашутки обсохли и слиплись, но чувство заботы и безопасности успокоило. Звук ручья отражался от каменных стен и превращал его в могучую горную реку. Миг, когда слабая струйка жизни обрела громоподобный голос – и есть настоящее чудо.

Дарья с трудом разлепила глаза и упёрлась костлявыми руками в тряпьё под собой. Сирин снова попыталась примкнуть её, но Дарья твёрдо решила подняться. С клокочущим хрипом она привстала на локти, по горящей спине стекло травяное зелье. И правда – пещера, наверное тайное убежище лекарки, и совсем небольшая, всего несколько шагов в глубину. Выложено камнями кострище, тазы подставлены для капель со сводов, завалы тряпья, глиняные куколки расселись по выступам, ворох старых линялых шкур накинут поверх крупных камней. Дарья вцепилась в бугристую стену, хотела встать на ноги. Сирин её поддержала, стараясь не задеть раны. Когда она поднялась, лекарка начала ворошить тряпки. На Дарье не осталось ни нитки одежды. Она нащупала пальцами борозды на стене. В пещере был вырезан крест – не христианский, а с поднятыми вверх ветвями, как человек, поднявший руки – Мир. Ещё один знак – стрелка вверх – Треба. А третий… третий она хорошо знала: богохульный крест, ветвями вниз. Увидеть его после спасения – совсем не случайность. Дарья скользнула кончиками пальцев по бороздам рун, закрыла глаза и попыталась найти в себе Зверя. Его нет, он молчит. До поры.

Серое пятно солнца лишь только коснулось входа в пещеру. Светало, но ещё очень рано, в лесу густой сумрак.

– Слава Богу, ты меня защитил, ты от смерти и мук оберёг, – беззвучно шепнула Дашутка. Сбитые в кровь руки потянулись к груди, но так и повисли. Креста