включая Тауно, в руках было весло. Он сидел на носу рядом с Хааконом, перед ними — Джонас и Стейнкил; имен двух последних гребцов — грязных, низкорослых мужчин — Тауно не знал, и не собирался спрашивать. Вторая лодка плыла следом на некотором расстоянии. Тауно втянулся в греблю, радуясь возможности размяться и разогреть мускулы, какой бы скучной ни была сама работа. Вскоре Хаакон сказал ему:

— Полегче, Тауно. Ты сбиваешь нас в сторону.

— Силен, как медведь, ха?! — бросил через плечо Стейнкил. — Будь моя воля, я охотнее взял бы в лодку медведя.

— Не дразни его! — неожиданно вступился за него Джонас. — Тауно, я... прости нас. Поверь, мы сдержим свое слово. Мой отец — человек чести. И я стараюсь стать таким.

— Как с моей сестрой ночью? — усмехнулся Тауно.

Хаакон пропустил гребок.

— О чем это ты?

Джонас бросил на Тауно умоляющий взгляд; тот на мгновение задумался и сказал:

— Все же видели, как он вокруг нее вился.

Он не очень разозлился на Джонаса за попытку силой овладеть его сестрой. Подобные вещи мало что значили для него, да и для Эйджан; если у нее было меньше партнеров, чем у брата, то лишь потому, что она была на два года моложе его. Она знала заклинание, не дававшее ей зачать против желания. Тауно сам с удовольствием переспал бы с сестрой Джонаса Бенгтой, подвернись ему столь маловероятная возможность — более того, им с сестрой приходилось сдерживаться, чтобы во время долгих путешествий не броситься друг к другу в объятия, и сдерживались они лишь ради своей матери, запретившей детям подобные утехи. Кстати, они с сестрой ничего не потеряли бы, заставив парня испытывать к ним стыдливую благодарность.

— Смертный грех, — прорычал Хаакон. — Изгони из себя это желание, мальчик. Покайся и... пусть Сира Сигурд наложит на тебя епитимью.

— Не вини его, — возразил Стейнкил. — Я сам никогда не видел такой красивой девки, да к тому же настолько бесстыдно одетой.

— Сосуд дьявола, — взволнованно произнес Хаакон. — Берегитесь, берегитесь! В нашем одиночестве мы теряем Веру. Я содрогаюсь при мысли о том, что ждет наших потомков, если мы... Когда мы покончим с тупилаком... когда покончим, говорю я... то отправлюсь за своей дочерью. Что заставило ее так поступить? — едва не выкрикнул он. — Отказаться от Бога... от своей крови, своего племени... от жизни в доме, такой одежды, еды, питья, орудий и обычаев белого человека... От всего, что мы поколениями пытаемся сохранить в тяжкой борьбе... Бросить все и пойти грязной шлюхой к похитившему ее дикарю, прозябающему в снежной хижине и жрущему сырое мясо... Какая сатанинская сила могла заставить ее сделать это по доброй воле?

Тут он заметил, какие взгляды на него бросают из другой лодки, сжал губы и принялся с силой работать веслом.

Они гребли целый час и уже слышали грохот накатывающегося на берег прибоя в устье фьорда, когда их обнаружил враг.

В соседней лодке завопил гребец. Тауно увидел пену вокруг огромной бурой туши. Она ударила, по корпусу снизу — лодка вздрогнула и накренилась.

— Отгоняйте его! — взревел Хаакон. — Бейте копьями! Гребите, трусы! В сторону, в сторону!

Он и Тауно одновременно метнули копья и присели на корточки. Водяной наклонился, поднял пояс с тремя кинжалами в ножнах, которые дал ему Хаакон, и застегнул пряжку. Но прыгать в воду он пока не стал, а вместо этого впился взглядом в приближающееся чудовище. Его обострившийся слух улавливал каждый всплеск и удар, каждое проклятье и молитву, ноздри жадно пили ветер, питая легкие и колошматящееся сердце. Увиденное едва не сломило его волю к борьбе, и лишь образ Эйджан заставил его встряхнуться.

Тупилак зацепился за борт усеянным медвежьими когтями плавником. Вес у него был меньше, чем у настоящего медведя, но лодка, тем не менее, опасно накренилась. Люди бросились к другому борту, чтобы не дать ей перевернуться. В морщинистой шкуре уже торчали два копья, болтаясь с пугающей бессмысленностью; рядом виднелись еще два сломанных древка, оставшихся от прежних схваток. Из ран не текла кровь. Акулья голова на длинной гибкой шее разевала пасть, глядя на людей остекленевшими глазами. Плавник дернулся, лодка качнулась. Один из гребцов выпал в море, страшные челюсти сомкнулись. Брызнула кровь, расползлись в воде внутренности; от них, еще теплых, поднимался пар; ветер уносил его прочь.

Гребец на корме лодки Хаакона застонал от ужаса. Стейнкил обернулся, оплеухой привел его в чувство и снова упрямо вцепился в весло. Они подплыли к тупилаку сзади. Хаакон широко расставил ноги и рубанул чудовище секирой. Тауно знал, что он хочет прорубить моржовую шкуру, выпотрошить из нее набивку из соломы и сгнивших трупов...

В ответ на удар из воды взметнулся хвост касатки и обрушился на нос ялика. Затрещало дерево, Хаакон упал. Тауно нырнул.

Ему потребовалось меньше минуты, чтобы выдохнуть из легких воздух, впустить в них морскую воду и перевести тело на подводное дыхание. Мутные потоки ледяной зеленоватой воды ограничивали обзор — Тауно видел лишь вспененный, бурлящий хаос над собой и впереди, — но уши его различали приглушенный шум битвы. Вода вокруг него имела привкус железа и свернувшейся человеческой крови. Рядом с ним, медленно кувыркаясь, в глубину стал погружаться мертвый мужчина — пища для угрей.

— Мы отвлечем его, насколько сможем! А ты нападай снизу! — крикнул Хаакон. — Но времени у тебя мало!

Подготовившись, Тауно зажал в зубах лезвие ножа и бросился вперед. Начав атаку, он утратил страх, даже забыл о себе. Не стало больше ни Тауно, ни тупилака, ни людей — только схватка.

Лодки виднелись на искристо-ярком потолке зеленого подводного мира, как изломанные тени. Тупилака он различал гораздо яснее — выпуклость его брюха... ремешки, стягивающие швы между шкурами... Ноздри Тауно уловили запах плесени и загнившей плоти. Серповидные когти на задних плавниках тупилака рубили воду.

Перехватив нож в руку, Тауно заработал ногами, проплывая под брюхом тупилака. За лезвием ножа потянулся длинный порез. Нога чудовища дернулась, пытаясь достать молодого человека, но тот сумел увернуться.

Резко изогнув тело в насыщенной воздушными пузырьками воде, он увидел, как из брюха выпадают и погружаются на дно кости моряков. Но тупилак, хотя и обладал разумом, все еще продолжал буйствовать, обрушивая свою ярость на норвежцев. Тауно увидел, как опустился огромный хвост чудовища. Грохот удара едва не оглушил его.

И — снова вниз... задержать