Всю первую половину лета Дин провел в ГДР, совмещая общественную деятельность с отдыхом. Что касается последнего, то здесь Дин отдавал предпочтение экстриму: гонял на своем гоночном мотоцикле по парковым аллеям и карьерам неподалеку от своего дома. При этом ему представлялось, что он мчится на быстроногом мустанге по бескрайним прериям, которые он в детстве обошел в родном штате Колорадо и соседнем штате Юта чуть ли не вдоль и поперек.

Не забывал Дин в те дни и следить за событиями в мире. Две новости из Советского Союза навели его на грустные мысли. Первая касалась приезда в Москву знаменитого боксера Мохаммеда Али. Он прибыл в Советский Союз по личному приглашению Брежнева 12 июня и был принят генеральным секретарем ЦК КПСС спустя неделю (перед этим боксер побывал в Ташкенте и Самарканде). Беседа длилась чуть больше получаса. Прощаясь, генсек подарил американскому гостю свою книгу «Малая земля».

В тот же день Мохаммед Али собрал пресс-конференцию, на которой рассказал о своей встрече с советским лидером. Естественно, выдержана она была в самых радужных тонах. Боксер рассказал: «Я нахожусь под огромным впечатлением от встречи с Леонидом Ильичом Брежневым… Мне трудно найти слова… Я простой американский боксер, но мне была оказана высокая честь быть принятым господином Брежневым… Я привык слышать, что русские всегда угрожают американцам. Но я убедился, что это не так. Брежнев – горячий сторонник мира, я это понял, беседуя с ним 35 минут. Он не похож на того, каким его представляет кто-то в нашей стране. Это – великий человек, который руководит великой страной…

Брежнев в хорошей форме! Вы много лет будете слышать его. Когда я сходил с трапа самолета в Москве – ожидал увидеть солдат с автоматами… За 8 дней я не видел ни одного ружья или пистолета. У нас в стране на улицах грабят, повсюду можно встретить проституток… Когда в Москве моя жена пошла в парикмахерскую и оставила там на столе сумочку с драгоценностями и деньгами, она не боялась, что их украдут. Когда я в 2–3 часа ночи выбегал на темные московские улицы, чтобы потренироваться, я был в полной уверенности, что на меня никто не нападет…»

Дин готов был подписаться под каждым словом Мохаммеда Али, однако думал он тогда о другом: что пусть знаменитого, но всего лишь боксера Брежнев сподобился принять у себя в Кремле, а его, борца за мир Дина Рида, так ни разу этой чести и не удостоил, хотя времени для этого у него было предостаточно – Дин посещал Советский Союз вот уже 13 лет. Точного ответа, почему так случилось, Дин не имел. У него были только предположения: то ли Брежнев просто не симпатизировал ему как человеку, то ли подозревал его в двойной игре (в свое время Дину косвенно давали понять, что у КГБ имелись подозрения в том, что он ведет двойную игру: служит и Москве и Вашингтону).

Как ни странно, но даже после случая с Мохаммедом Али Дин все еще не будет терять надежды на то, что его встреча с Брежневым все-таки состоится. Но он ошибся: этого так и не произойдет. Только много позже Дин узнает, что Брежнев не хотел с ним встречаться… из зависти: единственным и неповторимым борцом за мир во всем мире советский генсек считал себя и не хотел делиться этой славой ни с кем. Поэтому любое упоминание о другом претенденте на этот титул его раздражало. Все это было связано с возрастом Брежнева: к старости он стал чрезвычайно тщеславен и охоч до почестей.

Вторая новость из СССР тоже касалась политики. Она гласила, что 17 июля в Москве скончался член Политбюро Федор Кулаков. Как мы помним, в последний раз это имя всплыло в разговоре Дина с Юрием Купцовым в апреле этого года. По словам Юрия, именно Кулаков был реальным претендентом на то, чтобы заменить Брежнева у руля страны. И вот этот человек внезапно умирает в не самом преклонном возрасте – ему шел всего лишь 61-й год. Эта смерть напомнила Дину другую трагедию – гибель члена Политбюро ЦК СЕПГ Вернера Ламберца, который тоже числился по разряду преемников, но у другого лидера – у Хонеккера. «Если за этими смертями стоит высокая политика, то это вдвойне печально, – размышлял Дин. – Значит, „борьба бульдогов под ковром“ имеет место быть, и к чему она приведет, трудно себе представить».

В конце июля Дин покинул ГДР и отправился на Кубу, где в те дни (29 июля – 7 августа) должен был пройти XI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Ехал туда Дин с большой радостью, поскольку Кубу любил и рассчитывал встретить там многих своих друзей. Так и вышло: уже в аэропорту Хосе Марти Дина встретил его чилийский друг Луис Варгас, с которым они не виделись вот уже полтора года. Вместе с ним они отправились в лучший отель кубинской столицы – двадцатипятиэтажную «Гавану Либре» («Свободная Гавана»), где предстояло жить Дину (кстати, там же находился и пресс-центр фестиваля). Стоит отметить, что из ГДР на этот молодежный форум приехало 750 делегатов, причем 1-го секретаря Центрального совета ССНМ Эгона Кренца среди них не было по неизвестным причинам.

Вечером того же дня, когда город оказался во власти живительной прохлады, нагоняемой ветром со стороны океана, а набережная у гостиницы стала заполняться толпами людей, Дин и Луис тоже вышли подышать свежим воздухом. Возле гостиницы «Националь», которая, как и «Гавана Либре», была построена еще до кубинской революции 1959 года, они забрались на покрытый травой пригорок, откуда открывался прекрасный вид на океан, и Луис сказал:

– Говорят, до революции этим отелем владел известный мафиози Мейер Лански, который точно так же, как теперь мы с тобой, любил наблюдать с этого пригорка за океанским штормом.

– Я думаю, это правда, поскольку почти все гостиницы в Гаване принадлежали тогда мафии: «Капри» – Джону Рафту, «Гавана Хилтон» – брату Лански Джеку, – Дин поделился с другом сведениями, которые он почерпнул из рекламного буклета, взятого им в гостинице. – Даже не верится, что все это закончилось каких-нибудь двадцать лет назад.

– Перевороту в Чили в этом году исполнится пять лет, а такое впечатление, что это было вчера, – вновь продолжил разговор Луис. – Я был на родине полгода назад и воочию наблюдал то «чудо», о котором так трезвонят все западные газеты.

Дин знал, о чем идет речь. После спада в экономике в 1974–1975 годах в Чили начался некоторый ее рост. В итоге к 1978 году объем ВВП достиг уровня 1973 года. Эти показатели тут же были использованы пиночетовским режимом для того, чтобы раструбить на весь мир, что Чили вступает если не в пору своего нового расцвета, то во всяком случае встает на ноги. «При Альенде такого не было и быть не могло!» – заявляли идеологи хунты. Действительно, в последний год правления Альенде экономика страны переживала серьезный кризис: в магазинах было шаром покати, безработица росла. Это во многом и погубило режим. В 78-м полки магазинов уже не пустовали, однако приобрести эти деликатесы могли только избранные – подавляющая часть чилийцев сидела на крохотной зарплате и на забитые полки магазинов взирала, глотая слюни. Все это было плодом так называемой «шоковой терапии», которую внедряли в Чили так называемые «чикагские мальчики» – 30 молодых выпускников университета Чикаго.

– Эти мальчики безбоязненно творят в Чили свою «шоковую терапию», потому что знают – за ними стоит Пиночет со своей армией, – продолжал рассуждать Луис. – Та же история происходит и в Аргентине, где у власти опять же военные (в марте 1976 года к власти в Аргентине пришел генерал Хорхе Рафаэль Видела. – Ф. Р.). И там тоже многие люди говорят, что демократическое правительство никогда бы не допустило того, что сделали со страной военные. Под их патронажем те же представители «чикагской школы» сделали из Аргентины настоящий рай для международных банков, и те нещадно доят страну, наполняя свою казну миллиардами долларов, а население ввергая в нищету. Вот почему зачинателю «чикагской школы» экономисту Милтону Фридману присуждают Нобелевскую премию.