— Здрав-ствуй… Ро-берт…

Потом он увидел Питса. Тот словно проявился на фотографии, сначала неясным контуром, затем начал приобретать объем. Движения его были плавными, медленными, размытыми. Питс склонился над Робертом, вытянул из кобуры его кольт, достал шкатулку, поднялся. Ирландец смотрел на него широко распахнутыми глазами. Он видел опухшее желтое лицо Питса, узкие щелки глаз, тонкие ноздри. Видел каждую пору, каждый стежок шелковой нити, прямоугольники серебра под кожей, рыбьи чешуйки в веках. Роберт видел, как молотком поднимается боек, как он медленно опускается на капсюль. Как внутри патрона вспыхивает маленькое солнце, гигантский кусок свинца начинает разбег по трубе ствола и летит прямиком ему, Роберту, в лоб.

А потом случилось странное. Тело Роберта согнулось, поднимая торс, сгибая колени, ладонь стиснула рукоять «бульдога», высвободила его из кобуры, прикрепленной на голени. Пуля задела голову, прошлась, царапая кожу. По болотным радужкам Питса расплылись смоляные пятна зрачков. Два барабана синхронно повернулись, пули слаженно толкнули плоть. Роберта прижало плечом к мостовой. Питс вздрогнул и отшатнулся. Удивленно глянул, как из маленькой дырки медленными толчками плещет красное, мажет, впитывается в шерсть. Палец Ирландца вдавил спусковой крючок еще и еще раз. Распускались маки на груди, поднимались выше. Ушлый пятился, словно пытаясь убежать от свинца. И чем дальше он отходил, тем быстрее становилось вокруг.

Заскользили к земле снежинки, навалился звук.

Бахнуло еще раз.

Питс раскинул руки и упал.

— Господи Иисусе, — выдохнул Роберт и жадно втянул в себя воздух. Тут же плечо полыхнуло огнем, рука налилась тяжестью. Захотелось лечь на спину и смотреть в небо, ловить ртом пушистые хлопья, а потом спать. Долго-долго, до самой весны.

Роберт зачерпнул пригоршню снега, бурого, пополам с грязью, отер лицо. Кряхтя, поднялся и побрел к Питсу. Белые бабочки садились на его кожу и нехотя таяли. Роберт забрал свой кольт, выбил пяткой из мертвой руки шкатулку, положил в нагрудный карман. Сплюнул горечь и, зажимая рану, двинулся на шум и гомон. За ним муравьиной тропкой тянулись кровавые бусины.

* * *

Каждый шаг давался с трудом, бил кувалдой в простреленное плечо. Ботинки шаркали, оставляли в снегу полоски. Все стало неимоверно тяжелым: и обувь, и одежда, и оружие. Холода Роберт не чувствовал. Наоборот, в груди было нестерпимо жарко, так, что пришлось расстегнуть пиджак и вытирать заливающий глаза пот. Зрение выкидывало странные штуки. Стены домов изредка вздрагивали, колыхались пробежавшей волной. Падающий снег казался фиолетовым. Брусчатка под ногами шевелилась.

Роберт привалился спиной к стене. Выбросил хронометр, отстегнул и уронил в снег наножную кобуру. С трудом выпрямился и посмотрел вправо. Там, безумно далеко, в конце переулка, блуждали яркие пятна огней. Слышался рокот мобилей, рваные аккорды, редкий смех и невнятный говор.

— Сейчас, — Боб сглотнул противный ком в горле. Нестерпимо хотелось пить. — Сейчас немного отдохнем и пойдем. Пойдем, — повторил Роберт, коснулся креста под рубашкой и с силой, как пловец от борта шлюпки, оттолкнулся от стены.

Шаг. Еще шаг. Давай, Ирландец! Там люди! Там мобили! Захватить машину, домчаться до отеля. И все будет хорошо. Все будет. Билет на цеппелин. Домой. Еще шаг.

— Стой, Роберт! — сказал голос. Вернее, приказал, и даже не голос уже, а полный силы и власти Голос. — Нам сюда.

Роберт обвел мутным взглядом серое здание. За закрытыми ставнями угадывалась темнота.

Дунул порывом ветер, закружил, разметал по переулку снег, раскачал вывеску «Чрево китово. Таверна».

Огненный шар в груди начал пульсировать. Медленно, размеренно, как вдох-выдох спящего. В такт ему опускалась на дверь рукоять револьвера.

— Кто там? — спросили из-за двери. Спросили, как будто из глубины.

— Пусти, — только и смог прохрипеть Роберт.

— Пусти, — его губами произнес Голос. Громко, сильно, так, что за дверью не сумели не подчиниться.

Лязгнул засов, и Роберт повалился внутрь, на молодого безусого паренька. Он поднырнул, подставил Роберту плечо и поволок его мимо прибранных столов, щерящихся ежами перевернутых стульев. Мимо трактирной стойки и стеллажей пузатых бутылок. На кухню.

Парнишка усадил Роберта, помог стянуть набухшее от крови пальто.

— Хозяин… — прошептал Роберт.

— Что вы, господин, — перебил его парень. — Я только сторожу по ночам.

— Где? — закончил Ирландец.

— Нет никого, я один тут.

Роберт опустил на разделочный стол ставший неподъемным «фронтир». Медленно провел взглядом по тревожному, бледному в свете газовой лампы лицу паренька. По массивной чугунной плите, по посудным шкафам, веренице ножей на стене. Подумал, что ведь этот хлипкий сторож может запросто перерезать сейчас ему, Дикому Ирландцу, горло, и нет сил сопротивляться, и почему-то нет и желания. Взгляд пополз дальше и наткнулся на телефонный аппарат.

Роберт сжал зубы и встал, пошатываясь, снял трубку. Парень следил за Ирландцем, смотрел не мигая.

— Чего пялишься? — вопрос прозвучал тускло, бесцветно.

— Вы… Вы сияете, господин…

Роберту почудилось некое придыхание, благоговейный трепет.

На краю стола, куда не доставал свет лампы, темнела небольшая ступка. Рядом тлел красным уголек в самодельном кальяне. Роберт вяло улыбнулся:

— Тебя как звать?

— Джозеф.

— Принеси виски и чистых тряпок, Джо, — попросил Роберт и, когда парень вышел, назвал номер.

Долгих четыре гудка отельмейстер не отвечал.

— «Королевская перчатка». Доброй ночи.

Роберт собрался и плюнул:

— Соедини с Шульцем.

— Господин Шульц занят. Сейчас он…

— Это Ирландец.

В трубке замолчали. Потом треснуло, хрюкнуло, и раздалось раздраженное:

— У аппарата!

— Бенни, я опять поймал пулю, — как можно спокойнее сказал Роберт. — Мне нужен штопальщик.

— Конечно, старина! Ты сейчас где? — И пока Роберт соображал, как проще объяснить, Шульц задал еще один вопрос: — Она у тебя?

Крик в голове взорвался бомбой, подкосил ноги, ударил по перепонкам:

— Нет!

«Нет… Нет… Нет…» — эхом, колокольным перезвоном разлилось по телу.

Роберт вдруг увидел себя, сидящего напротив Бенни в кабинете на Конторской улице. «Отличная работа», — говорит Шульц. Достает из сейфа и выкладывает на стол новую жизнь — деньги, документы и зеленый прямоугольник. На нем рядом с Хрустальной башней вытиснен дирижабль. Они прощаются, долго хлопая друг друга по спинам, а когда Роберт выходит, Шульц снимает трубку телефона: «Да, офицер. Сегодня в полдень. Билет на имя Сэмюеля Клейта. Удачи вам в вашем нелегком деле».