— Ваша правда, святой отец! — обрадовалась девушка. — Джеки его даже в ванной не снимает, говорит, он приносит удачу!

— Удачу, — повторил Роберт. Медленно поднялся и вставил на место кляп. Проверил узлы, затянул потуже.

Когда он начал рыться в саквояже, Хло зарыдала. Когда выудил оттуда длинный узкий нож — начала выть.

— Послушай меня, Хло, — Ирландец навис над девушкой, — и хорошенько запомни. Если ты обманула меня, если донесешь на меня каракатицам, я обязательно тебя найду. Обязательно, — поиграл бликами на лезвии Роберт и с силой вогнал нож в столешницу. — Не сможешь выдернуть и перепилить веревки на ногах, — надел шляпу Роберт, — открой окно и кричи. Там, за углом, мерзнут наши доблестные морские пехотинцы. И вот еще что, — обернулся он уже в дверном проеме, — если Питс объявится, передай привет от Дикого Ирландца. Всего хорошего, Хло, — закончил Роберт и сунул в зубы сигару.

* * *

Если и было место в Кетополисе, которое Роберт не любил больше прочих, то это была Горелая Слобода. Не такая пропитанная тошнотворным запахом тлена, как Стаббовы пристани, не такая утопающая в грязи, как рабочие кварталы, — напротив, все еще усиленно цепляющаяся за былое торговое величие, прикрывающая традициями свои трупные пятна.

Эту торговку в засаленном капоре Роберт ненавидел всем сердцем, которого у него не было. Именно здесь случилась та кровавая перестрелка с сиамцами, после которой Роберт очнулся сначала в подземелье, а потом в одной из залитых помоями подворотен Горелой Слободы. Очнулся и понял, что в груди у него наступила тишина.

Два битых часа кружил Роберт по кварталам Слободы и порядком продрог. Стылый бриз гнал сырость и запах прелых водорослей с Мертвого порта, залезал под одежду. Ко всему желудок настойчиво требовал пищи, а голос в голове изрядно утомил вопросами о том, что будет, если найти Питса уже после захода солнца, или как Ирландец собирается нырять в бухте Нового порта ночью.

Попавшаяся по пути «Мальвазия» была как нельзя кстати.

— А еще очень кстати, — напомнил голос, — что десять лет назад твоя команда эллинговала этот ресторан. Думаешь, тебя здесь забыли, Бобби?

— Будет повод отобедать задарма, — хмыкнул Роберт, чувствуя, как его распирает изнутри шальной азарт. Полюбовался осыпающейся вывеской, поправил небольшую кобуру под широким рукавом сутаны и открыл дверь.

Роберта не признали. Ни обслуга, ни пара потрепанных модников, хлебающих суп за столиком в дальнем углу. Нельзя сказать, что это сильно огорчило Ирландца, но нерастраченный кураж и отвратное местное виски добавили хмари и в без того не солнечное настроение. Чтобы не совсем уж бездарно потратить время, Роберт заказал палтуса под сыром и провел свой поздний обед, нахально улыбаясь в ответ на удивленные взгляды.

Однако кураж так и не пришел.

— Что-то ты приуныл, — заметил голос, когда Роберт, не оставив чаевых и от души хлопнув дверью, вышел из «Мальвазии».

Небо затянуло низкими сизыми облаками. Если днем то и дело солнце пробивалось через прорехи, то теперь казалось, что облакам нет ни конца, ни края.

— Уныние — один из смертных грехов, — перешагнул через лужу Роберт. Когда-то добротная брусчатка с годами покрылась оспинами ям и теперь требовала пристального внимания.

— Забавно слышать это от тебя, — в голосе мелькнули ехидные нотки. — Ты особо-то к сутане не привыкай, Бобби. Глянь-ка лучше туда.

В конце кривого переулка, зажатого между высокими заборами двух соседних домов, что-то темнело. Роберт пригляделся и довольно прицокнул — из-за угла торчала «корма» мобиля.

По правому борту черного корпуса белела длинная широкая царапина. Каучуковые шины, обтягивающие колеса с чуть ржавыми спицами, уже поистерлись. Из прорех кожаных сидений кое-где торчал конский волос. Роберт положил руку на деревянный капот — мотор заглушили уже давно. Ирландец подмигнул электрическим фарам и, насвистывая рил «Мальчик, который побрил отца», пошел осматривать ближайшие дома.

Начал Роберт с того, что поменьше.

Темные окна, кое-где выбитые стекла, а также заколоченные крест-накрест дверь и ставни первого этажа объяснялись просто — развалину выставили на торги. О чем и возвещала деревянная табличка, прикрученная проволокой к калитке ограды. Роберт послонялся по дворику, обошел кругом, так и не найдя черного хода, и даже подергал темные от времени, но еще крепкие дубовые доски. Дом казался безжизненным, словно склеп, и таким же молчаливым.

Зато его сосед, выглядевший гигантским вкопанным в землю утюгом, наполнял округу странными звуками. Больше всего они напоминали стрекот свихнувшихся цикад, если бы тем выдали по маленькому мушкелю и заставили конопатить всю китобойную флотилию Кето. Семифутовый глухой забор отрезал здоровый ломоть земли под подворье. Над ним робко торчали кончики крыш каких-то построек и чинно возвышался двухэтажный амбар. Сам дом был тоже двухэтажным: добротный каменный низ, забранный ставнями, и украшенный резными наличниками верх.

Роберт остановился напротив широкого каменного крыльца. Лестница на две ступени с ажурными перилами упиралась в окованную дверь, массивную и внушающую уважение, несмотря на возраст. Старая вывеска же настолько была потрепана временем, что ничего, кроме «…ского дома», Роберт не разобрал. Ниже, почти над входом, желтел латунью прямоугольник.

Но прочитать надпись Роберту не дали.

— Святой отец, — раздалось из-за спины, — я видал, вы домом интересуетесь?

Роберт медленно повернулся и растянул губы в улыбке:

— Простите, что?

Сухонький старичок топтался на пороге галантерейной лавки и ежился на ветру.

— Я говорю, дом прикупить решили, святой отец? — махнул он рукой в сторону заброшенной халупы и спохватился: — Да что же это мы на холоде-то стоим! Вы заходите, заходите, святой отец, — гостеприимно распахнул он двери в магазин. Внутри звякнул колокольчик, а из купеческого дома раздались приглушенные женские голоса. Они пели что-то медленное и печальное.

Роберт оглянулся, ухватив с латуни «Лидия Ван-дер-Ваальс. Модистка», и зашел в галантерею.

Старичок уже стоял за прилавком в окружении стеллажей с нехитрым товаром: тускло блестели запонки и заколки, ворохом лежали бусы и браслеты из фальшивого жемчуга, спящими змеями таились ремни. С длинной балки под самым потолком летучими мышами свисали в меру пыльные зонтики, пучками сохнущих трав — ленты, платки, шали и галстуки-бабочки. Отдельную полку занимали богемные обитатели: театральные бинокли и веера. Среди всего этого изобилия одиноким рулоном грустил в углу неизвестно как оказавшийся здесь ковер.

— Так, значит, решили у нас поселиться, святой отец, — обрадовался как давнишнему знакомому старик. — Вот так славно! Завсегда приятно иметь такого доброго соседа!

— Я присматриваю место для новой церкви, — сказал Роберт, привалившись к прилавку так, чтобы можно было спокойно разглядеть дом модистки.