– Думаю, никогда. Роджер, он недостоин?

– Как вы можете ждать от меня ответа на такой вопрос? Он мой враг. Он был неблагодарен ко мне, как никто и ни к кому. Он обратил сладость мою в горечь, мои цветы в полынь, закрыл мне все пути. И теперь вы спрашиваете, недостоин ли он! Я не могу вам ответить.

– Если вы считаете его достойным, вы мне скажете, – промолвила Гетта, вставая и беря кузена под руку.

– Нет. Я ничего вам не скажу. Обратитесь к кому-нибудь другому, не ко мне.

И он мягко попытался высвободиться.

– Роджер, если вы знаете, что он хороший, вы мне скажете, потому что вы сами такой хороший. Скажете вопреки вашей ненависти. Вы не станете оставлять ложное впечатление даже о враге. Я спрашиваю вас, так как знаю, что могу вам верить. Я не могу любить вас, как вы хотите, Роджер, но я люблю вас как сестра и обратилась к вам, как сестра к брату. Мое сердце отдано ему. Скажите, есть ли причина, по которой я не могу отдать ему и руку?

– Спросите его самого, Гетта.

– И вы ничего мне не скажете? Не попытаетесь меня спасти, даже если я в опасности? Кто такая… миссис Хартл?

– Вы спрашивали его самого?

– Когда мы расстались, я еще не слышала этого имени. Я даже не знала, что такая женщина есть. Правда ли, что он обещал на ней жениться? Феликс рассказал мне о ней и добавил, что вы знаете. Но я не могу верить Феликсу, как вам. И маменька так говорит. Но маменька тоже велит мне спросить вас. Существует ли такая женщина?

– Такая женщина безусловно существует.

– И она была… близка с Полом?

– Какова бы ни была эта история, вы ее от меня не услышите. Я не стану говорить о нем ни хорошего, ни дурного, помимо того, как он поступил со мной. Пошлите за ним и потребуйте рассказать о его отношениях с миссис Хартл. Не думаю, что он вам солжет, но, если солжет, вы это увидите.

– И это все?

– Все, что я могу сказать, Гетта. Вы просите меня быть вашим братом, но это для меня невозможно. Я прямо говорю, что люблю вас и буду любить всегда. Брат примет человека, которого вы изберете себе в мужья. Я никогда не приму вашего мужа, кто бы он ни был. Если пройдет двадцать лет, а вы останетесь Геттой Карбери, я по-прежнему буду вас любить, пусть и постаревшую. Как теперь быть с Феликсом, Гетта?

– Ах… что тут можно поделать? Думаю, это разобьет маменьке сердце.

– Ваша матушка злит меня своим вечным потворством.

– Но что ей остается? Вы же не хотите, чтобы она выгнала его на улицу?

– Возможно, на время это не помешало бы. Я слышу кэб. Они приехали. Да. Вам лучше сойти вниз и сказать матушке, что я здесь. Его, вероятно, уложат в постель, так что мне не придется с ним видеться.

Гетта послушалась и встретила мать с братом в прихожей. Феликс вылез из кэба, своими ногами быстро прошел в дом и, не сказав сестре и слова, укрылся в столовой. Лицо у него было сплошь залеплено пластырем, глаза еле проглядывали из-за синяков, часть бородки была срезана, а все лицо выглядело так, что мальчик-слуга едва его узнал.

– Роджер наверху, маменька, – сказала Гетта в прихожей.

– Он слышал о Феликсе? Приехал из-за него?

– Он слышал только то, что я ему сказала, а приехал из-за твоего письма. Он говорит, это некий Крамб.

– В таком случае он знает. Кто мог ему сказать? Он всегда все знает. Ах, Гетта, что мне делать? Куда мне деваться с этим ужасным мальчишкой?

– Он сильно пострадал, маменька?

– Сильно? Конечно сильно. Негодяй пытался его убить. Говорят, у него на всю жизнь останутся шрамы. Но, Гетта, что мне с ним делать? Как мне быть с собой и с тобой?

На сей раз Роджера избавили от всякого личного общения с кузеном Феликсом. Несчастного страдальца со всеми возможными удобствами разместили в малой гостиной, а леди Карбери вышла к Роджеру в большую. Она сумела узнать все довольно близко к истине, хотя сэр Феликс лгал в каждой подробности. Обстоятельства были настолько постыдны, что почти оправдывали ложь. Когда молодой человек дурно поступил с девушкой и дал себя побить, не нанеся и удара в ответ, и когда все его милые шалости обнажили перед матерью, что ему остается, кроме как лгать? Как мог сэр Феликс сказать правду о своем избиении? Однако полисмен, доставивший его в больницу, сообщил все, что знал. Баронета поколотил человек по фамилии Крамб из-за девушки по фамилии Рагглз. Все это в больнице было известно, и ничего из этого сэр Феликс своей ложью скрыть не мог. А когда он побожился, что полисмен его держал, покуда Крамб его бил, никто не поверил. В таких случаях лжец не ждет, что его слова примут на веру. Он знает, что опозорен, и надеется лишь избежать унизительного признания.

– Что мне с ним делать? – спросила леди Карбери кузена. – Бесполезно говорить мне, чтобы я от него отреклась. Мне это не по силам. Знаю, что он чудовище и что я много сделала, чтобы он стал таким. – При этих словах по ее ввалившимся щекам покатились слезы. – Но он мое дитя. Что мне с ним делать?

На это у Роджера ответа почти не было. Сам он считал, что сэр Феликс в таких летах, когда человек, желающий катиться в пропасть, должен катиться в пропасть, и не видел для кузена никакого спасения.

– Возможно, я увез бы его за границу, – промолвил он.

– Станет ли он за границей вести себя лучше?

– У него будет меньше возможностей вести дурную жизнь и меньше способов загнать вас в долги.

Леди Карбери, обдумывая его совет, вспомнила все свои надежды – литературные амбиции, вторничные вечера, стремление к обществу, к Бронам, Альфам и Букерам, свою уютную гостиную и решимость в эту позднюю пору жизни сделать себе имя. Должна ли она все забыть и уехать в какой-нибудь тоскливый французский городишко, раз жить с таким сыном в Лондоне нельзя? Ей казалось, что жизнь еще никогда не обходилась с нею так жестоко. Даже когда она бежала от мужа почти что в страхе за жизнь и весь свет на нее клеветал, это было не так ужасно. И все же она пойдет и на такую жертву, если нет иного