чтобы 75 строящихся кораблей выгнали Чалму из Константинополя, было сказано, что люди в этом ничего не могут, что это зависит от одного Бога, у которого все волосы на наших головах сочтены». Обе курфюрстины, а также кронпринц и его братья в восторге от того, «что есть лучшего в русском царстве». Курфюрстины очень благодарны за честь свидания, им оказанную; возвратившись на другой день рано утром в Ганновер из опасения наскучить, они с сожалением потом узнали, что их дальнейшее пребывание не было бы неприятно[917].

Встречу этих двух замечательных людей — Петра Великого и курфюрстины Софии-Шарлотты — стоит особенно отметить. Попав в Западную Европу, Петр помимо даже тех интересов, которые его тогда преимущественно занимали, на каждом шагу начал невольно знакомиться с западноевропейской культурой, больше всего, конечно, с ее материальными проявлениями, с ее техникой: мастерскими, верфями, доками, заводами, внешней обстановкой жизни, в меньшей степени с ее духовной стороной — нравами и идеями европейского общества. Не потому, конечно, западноевропейский быт должен был оказывать на него свое воздействие, что он к нему специально присматривался или его специально наблюдал, нет, просто потому, что он на долгое время очутился в сфере этого быта; и неизбежно должен был на каждом шагу соприкасаться с ним, испытывать его воздействие. Западноевропейская жизнь конца XVII в. во многом отличалась от русской, во многом опережала ее, но все же и в ней немало было грубого, и этими своими грубыми сторонами она глядела на Петра как в матросском кабачке, который он посещал в часы досуга, так и в увеселениях вроде звериной травли, которыми забавляли его при бранденбургском дворе. В лице Софии-Шарлотты он встретился с лучшим, наиболее тонким и совершенным, что могла создать и выработать тогда западноевропейская культура. Ученица и приятельница Лейбница, в юности восхищавшая своим умом, грацией и красотой версальский двор, где она провела около двух лет, и самого Людовика XIV, София-Шарлотта стояла на уровне самых выдающихся, развитых и образованных людей своего времени. Она много размышляла, и ее пытливые вопросы затрудняли иногда даже Лейбница; она много знала, ценила знание и поощряла его развитие. В черствую среду тогдашнего берлинского двора она вносила заметную струю изящного вкуса и утонченных версальских нравов. Светлым лучом она сверкнула на пути Петра Великого к голландским верфям и кораблям. «Северный варвар» и слишком еще молодой человек, он не мог оценить всего значения этого луча; но, видимо, все же и он испытал сильное впечатление от встречи, если выразил желание видеть курфюрстин вновь на следующий день. Это желание, как мы уже знаем, не могло быть исполнено, так как обе курфюрстины выехали в Ганновер тотчас же после бала.

28 июля Петр с посольством продолжал путь; проехали городок Гамельн на реке Везере, Фишбек и Ольдендорф и достигли Миндена[918], где остановились ночевать[919]. Здесь на следующий день, 29 июля, царем был получен собственноручный ответ бранденбургского курфюрста на письмо по поводу неприятного эпизода, имевшего место в Пилау в день царских именин. Письмо было тотчас же переведено, и Петр прочел в нем следующее: «Пресветлейший царь и великий князь. Аз из вашея саморучные грамоты зело неохотно увидел, что мои депутаты в Пилаве вашему величеству и любви досаду учинили, чего ради аз их достойно воззрил (на полях: „наказание чинил“); но они или никто нашея дружбы разорвать не возможет для того, что ваше величество и любовь мне оную так крепко и сильно обещало. И вы в моей [дружбе] крепко обнадеживан быти возможеши. Прочее жалею, что ко мне ведомость прежде не учинена была, что ваше величество и любовь иным обычаем, нежели тайным лицом от Колберха ваше путьшествие чрез мои земли восприяти хотел и для того к тому нуждное установление чинити не возмог, которое ныне зделается. Вышний вас да проводит на сем и всех ваших путьшествиях. И я буду всегда вашего величества и любви охотно содержащий. Фридерих курфирст. Во Фридрихсбурге, июля в 20 день лета 1б97»[920]. Отсюда же, из Миндена, очевидно утром, Петр писал Виниусу: «Писмо твое, iюля въ 2 день писанное, мънѣ 29 д. здѣсь отдано, за которое благодарствую. I какъ будемъ въ Голанской земле, о мастерахъ старатца будемъ. А чъто въ тайномъ писмѣ, о томъ не усумневайся. Прежде сей почты почьта къ намъ дошъла въ дароге отъ Колберха в Нейгарте, въ 1-вомъ i 18 iюня писанныя, протиѳъ которой для дороги отписать не успѣли. Piter. Изъ Миндена, iюля въ 29 д.»[921].

Здесь, в Миндене, ожидал посольство Лейбниц. Лейбниц, носившийся с мыслью о «великом государе», который бы явился распространителем просвещения среди народов Востока, и видевший в Петре, борьба которого с турками, этим оплотом варварства, возбуждала его сочувствие, орудие, предназначенное Провидением для выполнения этой задачи, очень желал быть представленным Петру. Так как желание его сопровождать курфюрстин в Коппенбрюгге не осуществилось, он поспешил в Минден, чтобы там захватить посольство и представиться если не царю, то, по крайней мере, первому послу Лефорту, и запасся рекомендацией к нему. Для Лефорта он составил особую докладную записку с двумя просьбами: во-первых, сообщить ему разъяснения и подтверждения относительно находившегося в его руках родословного древа московских царей; во-вторых, доставить ему образчики всех языков, на которых говорят народы, подвластные царю и ведущие торговлю с его государством до пределов Персии, Индии и Китая. Но и Лефорта Лейбницу не удалось увидеть: у веселого посла не нашлось ни времени, ни охоты беседовать с философом о занимавших его предметах. Он был принят только племянником посла Петром Лефортом, который обещал ему содействие в его планах и с которым потом у него завязалась переписка[922].

Выехав из Миндена в тот же день, 29 июля, опережая посольство, Петр миновал Герфорд и достиг замка Шпаренберг у города Билефельда, где ночевал и провел весь день 30 июля и часть 31-го. 31 июля царь отсюда вновь шлет коротенькую записку Виниусу: «Min Her. Сегодни отсель поедемъ, i чаемъ въ будущей въторникъ быть въ Голанскую землю. Здѣсь вестей iныхъ нѣтъ, толко что поляки зачали новою элекъцию; а курѳирстъ здѣшънѣй принелъ межь де-Контия и Сасъкого (т. е. Саксонского) посретства. А что здѣлаетца, писать будемъ въпретъ. Piter. Iзъ Шпаренберха, iюля въ 31 д.»[923]. Письмо показывает, как живо во все время путешествия Петр интересовался польскими делами и как внимательно следил за ними, даже и отдаляясь все более от польских пределов. В этот день, 31 июля, проехали Ритберг и ночевать остановились