– Откуда тебе было знать… – сказал я, хотя меня самого замутило.

– Я должен был знать. Должен был догадаться. Я был так голоден. И так хотел пить. А вдруг я знал, вдруг догадался, но отказался признавать правду? Я должен был догадаться, Фитц.

– Ты не мог вообразить такого, Шут, для этого надо иметь слишком черную душу. – Не в силах длить его пытку дальше, я сказал: – Лучше поспи. Завтра мы спасем Би. И прежде чем мы покинем город, я постараюсь убить как можно больше врагов.

– Если я усну, мне будет сниться все это, – дрожащим голосом ответил он. – Они были храбрые, Фитц. Такие храбрые, каким мне никогда не бывать. Мои союзники, они ведь не останавливались. Они помогали мне, как только могли. Пусть даже нечасто и немного. То кто-то пройдет мимо и шепнет доброе слово. А однажды мне принесли тряпицу, смоченную в теплой воде. – Он покачал головой. – Боюсь, их жестоко наказали за эти крошечные проявления милосердия.

– Завтра, как только мы найдем Би, я буду по-своему «милосерден» с Четырьмя, – заверил я.

Он не нашел в себе сил улыбнуться моему хвастливому обещанию.

– Боюсь, мы не сможем застать их врасплох. В их распоряжении множество снов и сновидцев, они подскажут Четырем, что мы задумали. И я боюсь, что они уже ждут меня, чтобы снова посадить в ту тюрьму и продолжить то, что начали. – Он спрятал лицо в ладонях, и дальше голос его доносился глухо, сквозь перчатку. – Они считают меня предателем, – словно по секрету сказал Шут. – И ненавидят меня сильнее всего именно за это, а не за все то, что я сделал. Я не боюсь, что меня схватят и убьют, Фитц. Я боюсь, что меня схватят, но так и не убьют.

Я увидел в этом не страх, но отвагу. Невзирая на весь ужас, он решился вернуться в Клеррес и еще раз потягаться силой с его властителями. Я взял его за запястья и заставил оторвать ладони от лица. Время поговорить начистоту.

– Шут, я знаю, что ты видел во сне. Не только то, что ты рассказал, а все до конца. И я понимаю твой выбор.

Он жалобно посмотрел на меня.

– Мне сказал Совершенный.

Шут осторожно высвободил руки:

– Надо было догадаться, что он может заглядывать в мои сны. Но я все равно удивлен, что он рассказал тебе.

– Думаю, он сделал это потому, что беспокоится за тебя. Он ведь очень любит тебя, в этом я убедился в первый же день.

– Он действительно рассказал тебе все?

– Он рассказал мне достаточно, Шут. И ты прав. Если придется выбирать, кому из нас умереть, я хочу, чтобы ты остался в живых. Я не был хорошим отцом для Би. Думаю, из тебя выйдет лучший родитель. А Риддл и Неттл тебе помогут. А Дьютифул позаботится, чтобы у тебя было достаточно денег для поддержания Ивового…

Он хрипло рассмеялся:

– Ох, Фитц! Выбор-то не в этом! Мне приходится выбирать не между моей и твоей жизнью. – Шут умолк, потом спросил сдавленным голосом: – А ты что, правда думал, что я поставлю свою жизнь выше твоей?

Фитц… Нет. Сны даже не предоставляют мне такого выбора. Это всего лишь два пути, по которым может пойти будущее. – Его голос зазвенел от напряжения: – На одном Разрушитель умирает, а Нежданный Сын остается жить. На другом гибнет Нежданный Сын. Поэтому если мне придется выбирать, делать или не делать что-то, – пока не знаю что и надеюсь, что выбирать не придется, – но если будет нужно, я выберу тот путь, на котором Би будет жить. Би – вот кого я буду защищать любой ценой. – Его голос надломился, и он умолк. Слепые глаза Шута наполнились слезами.

– Ну конечно. Я бы и сам выбрал то же самое.

– Я знаю, но мне все равно не хочется становиться перед этим выбором.

Раздался стук в дверь, и Шут поспешно вытер слезы рукавом.

– Простите, что так долго. Пришлось ждать, пока вода закипит, – сказала Спарк, бочком входя в каюту с нагруженным подносом.

Отодвинув одежду, она поставила свою ношу на койку.

– У нас осталось не так много чаев из Кельсингры. Который вам заварить?

Шут улыбнулся. Спарк заметила, что лицо у него заплаканное, и с упреком посмотрела на меня.

– У меня есть с собой чай из Оленьего замка, – ответил он. – Я берег его, но сегодня, пожалуй, можно себя побаловать. Там мята перечная и курчавая из Женского сада и мелко потертый и высушенный имбирный корень, а еще капелька бузины.

– Пейшенс заваривала мне такой чай, – сказал я.

Шут улыбнулся. Он пошарил среди своих вещей и нашел крохотный кожаный кисетик.

– Это Баррич сказал мне, какие травы надо брать. Тут как раз хватит на одну заварку. Высыпь в чайник. – Он передал кисет Спарк, и та вытряхнула содержимое.

Пока чай настаивался, каюту наполнил аромат дома, простых забот и простых радостей. Спарк налила нам по чашке, и мы выпили вместе, словно завтра нам не нужно было идти на верную смерть. Запах навеял воспоминания, и Шут рассказал девочке пару историй о том, какова была жизнь в Оленьем замке в старые времена. Он рассказывал о том, как он любил короля Шрюда, и о том, как мы с Хендсом проказничали в конюшнях. О садовнице Гаррете, которая была тайно в Шута влюблена, и о том, какой прекрасный хлеб пекла Сара. О Кузнечике и имбирных пряниках и о том, как пахло в Женском саду, когда летнее солнце согревало лаванду.

Спарк слушала, сидя на койке и привалившись к стене. Шут говорил с закрытыми глазами. Когда его голос перешел в сонное бормотание, я тихо вышел, постаравшись не хлопнуть дверью. Отыскав свой гамак между гамаками Пера и Ланта, я лег в него и, к собственному изумлению, тут же провалился в сон.

Солнце ползло по небу. Вот его лучи проникли сквозь прутья моей клетки и легли на пол длинными полосами. Хотелось есть, но время вечерней раздачи еды, должно быть, уже миновало. Я пыталась осмыслить, что же произошло со мной за день. Возможно, завтра Капра придет за мной и продолжит расспросы. Если я не стану ничего скрывать, поселит ли она меня в хорошеньком белом домике, даст ли чистую одежду, станет ли хорошо кормить? А если да, что будет дальше? Я не могла представить, что останусь здесь до конца своих дней. Но и возвращение домой представить не могла. Единственное, что казалось мне возможным, – это что кто-то из Четырех осерчает на меня и велит побить. Или убить. Или сначала побить, потом убить.