По крайней мере, она была готова проявить милосердие к моей матери. Я знал, что должен радоваться и перестать нервничать: Нэнни не собиралась от нас уходить, но я переживал по поводу того, что скажу своим дядям.

Они вернулись неделю спустя. Моего отца поместили в лондонскую лечебницу, Томас и Дэвид долго советовались с семейным юристом мистером Ратбоном о том, как управлять имением, пока лорд де Салис болен. С разрешения моего отца был создан траст, в который входили в качестве доверенных лиц мои дяди и мать. Сначала отец возражал против включения в траст моей матери, но ему порекомендовали дать согласие из практических соображений. Мать, проживая в Кашельмаре, сможет контролировать управляющего имением. Мистер Ратбон полагал, что она должна нести юридическую и моральную ответственность за состояние имения. Мои дяди обещали регулярно приезжать в Кашельмару и контролировать положение дел в имении, но никто из них не собирался жить в Ирландии. Дядя Томас был доктором, патологоанатомом, а Дэвид – свободным джентльменом. Он недавно влюбился в молодую леди, которая жила в Лондоне.

Оба моих дяди согласились взять Драммонда управляющим с шестимесячным испытательным сроком.

– Нед, полагаю, ты поэтому хотел поговорить с нами наедине? – спросил дядя Томас. – Хотел обсудить отношения твоей матери с Драммондом?

– Нет, – ответил я. – Я хотел обсудить отношения моего отца с Макгоуаном.

Внезапно наступило неловкое молчание. Ни один из них не шелохнулся.

– Я много думал об отце, – торопливо объяснил я. – И я столько хочу узнать. Например, был ли мой отец всегда таким порочным? Был ли он порочным со своим другом мистером Странаханом так же, как с Макгоуаном? А если да, то зачем он вообще женился на маме? И почему люди бывают такими порочными? И почему мама вышла за него, если…

– Мой дорогой Нед, – неуверенно пробормотал дядя Дэвид, – тебе в настоящий момент нет ни малейшей необходимости знать о таких вещах. Ты еще слишком юн.

– Но мне скоро будет четырнадцать! – в отчаянии возразил я. – И есть вещи, в которых я должен разобраться. Они меня все время беспокоят, а вы не хотите этого понять.

Я замолчал. Продолжать было трудно, но дядя Томас вдруг довольно дружелюбно сказал:

– У твоего отца нарушена психика. Он очень болен. Можно только надеяться, что здоровье вернется к нему и он будет в состоянии предпринять нравственное усилие, преодолеть свои пороки и вести нормальную жизнь. А пока Дэвид правильно сказал: нет никакой необходимости тебе углубляться в такие вещи. Как нет необходимости и беспокоиться. Абсолютно никакой.

– Да, но… – Я подумал о своих бессонных ночах. – Меня беспокоят другие вещи. Знаю, необходимости нет, но они меня беспокоят.

– Какие?

Я открыл было рот, но так ничего и не произнес. После мучительной паузы буркнул: «Да ладно» – и отвернулся.

Потом попытался объяснить свои проблемы матери. Пришел в ее будуар, когда точно знал, что Драммонд в Клонарине, и спросил, почему отец женился на ней, если предпочитал мужчин женщинам.

– Я не могу это обсуждать, – ответила она.

– Но…

– Твой отец был очень жесток со мной. Не могу больше о нем говорить. Меня это слишком расстраивает.

Я ушел. А потом поссорился с дядями. Им пора было возвращаться в Англию, и в последний свой день в Кашельмаре они предложили подобрать мне школу с пансионом.

– Нет, – вежливо отказался я.

– Я думаю, это наилучшее решение, – настаивал дядя Томас, его взгляд обшаривал комнату, он словно оценивал обстановку и находил ее непригодной. – Боюсь, что атмосфера здесь пока для тебя неподходящая.

Я промолчал.

– Мы не предлагаем тебе уехать немедленно, – осторожно добавил дядя Дэвид. – Знаем, как ты любишь дом. Но может, в новом году…

– Нет, – повторил я.

– Ты должен получить хорошее образование, познакомиться с ребятами твоего круга, – быстро проговорил дядя Томас. – С нашей стороны было бы недопустимо позволить тебе оставаться в таком уединенном месте с несчастным недоучкой-наставником в компании только сестер и брата.

Я сумел удержаться от ответа.

– Но почему ты не хочешь уехать? – дружески поинтересовался дядя Томас. – Тебе понравится. Школа – это здорово.

– Дерьмо! – отрезал я.

– А ну-ка, немедленно оставь этот грязный язык! – сердито воскликнул дядя Томас. – Ты не с Драммондом говоришь! И когда ты ведешь себя таким образом, мы лишь больше исполняемся решимости удалить тебя из-под влияния Драммонда и немедленно увезти тебя в Англию!

– Я никуда не поеду. Я отказываюсь.

– Почему?

– Потому что меня почти два года таскали с места на место, и все изменилось, пошло наперекосяк, ничто не осталось таким, как прежде, кроме Кашельмары. Если вы попытаетесь увезти меня отсюда, я убегу, буду драться с вами, буду…

– Нед…

– Оставьте меня! – завопил я, когда дядя Дэвид попытался успокоить меня, положив мне руку на плечо.

Я выскочил из комнаты, чтобы не расплакаться при них.

Выбежав из дому, я помчался по дорожке. Я уже плакал, как младенец, но был так расстроен, что не обращал на это внимания. Бежал, почти не понимая, куда бегу, и рыдания душили меня так, что каждый вздох превращался в пытку. Я остановился, только добежав до ворот, и неожиданно налетел на кого-то, идущего навстречу.

– Пресвятая Богородица! – удивленно воскликнул Драммонд. – И что за нечистая сила за тобой гонится?

4

Он усадил меня у края дорожки спиной к дереву. Потом закурил, предложил мне затянуться. Драммонд делал это раз или два в Америке – угощал меня сигаретой, и я уже знал, как вдохнуть, чтобы не драло горло.

– Ну, – сказал он, усаживаясь рядом со мной, – я ни разу не видел у тебя в глазах ни одной слезинки и теперь с радостью узнаю, что ты такой же человек, как и все мы, но в честь чего ты льешь эти конкретные слезы… или лучше не спрашивать?

– Мои дяди хотят отправить меня в школу в Англию, – объяснил я. – А я не хочу.

– Так и скажи. Они не могут тебя заставить. Они тебе не опекуны.

– Я знаю, что ходил в школу в Америке, но то было другое дело. Не хочу сейчас уезжать из Кашельмары.

– Конечно ты не хочешь! Да и с какой стати человеку в здравом уме хотеть в Англию? Курни еще.

– Мой отец не стал бы меня отправлять. Он ненавидел школу. Два раза убегал. Сам мне рассказывал. Отец мне обещал, что никогда меня не отправит. Я много думал о нем, мистер Драммонд. Не могу выкинуть его из головы.

К собственному ужасу, я опять заплакал. Мне стало казаться, что я схожу с ума. На меня это так не похоже – плакать без всяких к тому оснований. Я с испугом подумал, может быть, это какие-то первые злостные признаки женоподобия.