Избавившись вместе с рвотой от соленой воды, которой он наглотался, Купер с трудом встал и побрел по берегу, выкрикивая имя сына. Мари-Луиза лежала на руках у матери, плохо понимая, что происходит, а Юдифь сдерживала слезы, пока у нее хватало на это сил. А потом завыла в голос, ей было все равно – пусть хоть вся блокадная эскадра ее услышит.

Когда стало чуть-чуть полегче, Юдифь, прижимая к себе дочь, побежала за Купером, взяла его за руку и повела на юг, где, как она предполагала, находился форт Фишер. Купер послушно шел за ней, что-то бормоча как безумный. Долгий путь по залитому лунным светом берегу был похож на сон, словно они шли по дороге заколдованного королевства из историй мистера По. Наконец добрели до форта, и на следующее же утро в дюны был отправлен поисковый отряд, но тело Джуды так и не нашли.

Потом они проехали двадцать восемь миль по реке до города, где Купер свалился в горячке, и Юдифь всерьез опасалась за его жизнь. Теперь он поправился – по крайней мере, физически – и сидел возле окон, наблюдая за пирсом, на котором вооруженные солдаты следили за тем, чтобы на отплывающие корабли не проникли дезертиры.

Говорил Купер только по необходимости. С залегшими под глазами синевато-черными тенями он смотрел, как на воде мерцают блики мартовского солнца; как подходят плоскодонки к причалу Маркет-стрит на дальнем берегу; как снуют вверх и вниз по реке небольшие шлюпы местных рисовых плантаторов.

Шумный и неспокойный, Уилмингтон был полон жуликов, матросов и солдат Конфедерации, направлявшихся в отпуск. Улицы и даже их комната пропахли трюмными запахами сосновых бревен, дегтя и скипидара, которые ушлые торговцы продавали представителям британских военно-морских сил. На их чудом сохранившийся аккредитив из чарльстонского банка Юдифь купила всем троим новую одежду в универсальном магазине М. Каца на Маркет-стрит. Костюм Купера так и висел в шкафу в оберточной бумаге.

Однажды, дойдя до конца их улицы, Юдифь увидела очень красивое здание, из которого входили и выходили толпы молодых людей в дорогих костюмах. Из верхних окон доносились звуки негритянских мелодий. Уличный торговец объяснил ей, что в этом доме живет большинство британских капитанов и их помощников, чьи корабли ходят через блокадное кольцо. Купаясь в деньгах, они гуляли ночи напролет, устраивали в саду петушиные бои, приглашали женщин дурной репутации, возмущая своим поведением весь город.

Юдифь оставалось только порадоваться тому, что Купер не ходит с ней гулять, – этот бесстыдный дом только еще больше усилил бы его гнев.

А то, что гнев душил его, она знала точно. Она видела это по его молчанию, по странному блеску его глаз, в которых отражалось мартовское солнце. Это были чужие глаза, они принадлежали человеку, которого она не знала.

Вечерами Юдифь часто подолгу плакала, думая о Джуде; его ведь даже не похоронили как полагается. Отстраненность Купера только усиливала ее горе. Он больше не обнимал и даже не касался ее, не говорил ни слова, когда они лежали бок о бок на жесткой кровати. Юдифь лишь еще горше плакала от этого, стыдясь своих слез, но не в силах их остановить.

Как-то в конце марта Мари-Луиза неожиданно выпалила:

– Мы что, так и будем сидеть в этой ужасной комнате до конца жизни?

Юдифь и сама об этом думала. Первую неделю она не торопила Купера с отъездом, он был еще слишком слаб, быстро уставал, но теперь, после вопроса дочери, предложила телеграфировать министру Мэллори и сообщить, где они находятся. Купер ответил рассеянным кивком и очередным пустым взглядом.

Через несколько дней Юдифь взбежала по лестнице пансиона с желтой бумажной полоской в руках. Мари-Луизу она оставила внизу, в общей гостиной, с февральским номером «Южных иллюстрированных новостей»; девочка хотела прочитать роман с продолжением, который там печатался, и разгадать кроссворд.

Купер, как обычно, сидел, глядя на причалы и лодки.

– Дорогой, прекрасные новости! – закричала Юдифь с порога и в три шага пересекла их маленькую комнату. – Смотри, это телеграмма от министра!

Улыбаясь в надежде хоть немного взбодрить мужа, она протянула ему телеграмму, но Купер не взял ее. Тогда Юдифь положила бумагу ему на колени.

– Ты должен это прочитать. Стивен шлет соболезнования и умоляет тебя ехать в Ричмонд как можно скорее.

Купер дважды моргнул. Его исхудавшее, ставшее таким чужим в последнее время лицо чуть смягчилось.

– Я ему нужен?

– Да! Прочитай телеграмму!

Купер наклонил голову и прочитал.

Когда он снова посмотрел на нее, она почти пожалела, что показала ему телеграмму; в его улыбке не было ничего человеческого, а сверкающие глаза словно еще глубже провалились в темные глазницы.

– Наверное, и вправду пора ехать. Я должен рассчитаться с Эштон.

– Я знаю, что ты постоянно об этом думаешь. Но ведь на самом деле не она виновата в том…

– Она, – перебил ее муж. – Баллантайн ведь ясно выразился – владельцы корабля не потерпят задержек. Это они хотели, чтобы груз был доставлен любой ценой. Он рисковал жизнью Джуды из-за своей жадности и жадности Эштон. Так что она очень даже виновата.

Юдифь вздрогнула. Всегда веселая, яркая речь прежнего Купера сменилась резкими, горькими заявлениями, и она уже начинала бояться последствий его ярости.

– Помоги мне встать, – внезапно сказал Купер, отбрасывая одеяло.

– У тебя хватит сил?..

– Да.

Одеяло упало на пол. Купер пошатнулся, схватился за руку жены и сжал ее так, что она поморщилась:

– Купер, мне больно…

Он ослабил хватку, извинился, а потом спросил с ледяной холодностью:

– Где мой новый костюм? Я хочу пойти на вокзал за билетами на поезд.

– Я могу сама купить.

– Я пойду! Мне нужно в Ричмонд. Мы здесь слишком засиделись.

– Но ты болел. Потом должен был окрепнуть.

– А еще подумать. Разобраться в себе. Найти свою цель. И я нашел ее. Я намерен помогать министру вести войну до конца. Больше ничего не имеет значения.

Юдифь покачала головой:

– Я просто не верю своим ушам. Когда началась эта война, ты ее презирал.

– Теперь нет. Я согласен с Мэллори. Нужно побеждать, а не разводить мирные переговоры. И чем больше янки погибнет благодаря мне лично, тем лучше.

– Милый, не надо так говорить!

– Отойди, чтобы я мог взять свою одежду.

– Купер, послушай… Не позволяй смерти Джуды уничтожать всю твою доброту и те идеалы, которые всегда…

Купер шумно распахнул дверцы гардероба и молча уставился на жену. Потом повернулся и странно дернул головой вперед, словно стервятник.

– А почему нет? – произнес он. – Доброта не спасла жизнь нашему сыну, идеалы не помешали Баллантайну и моей сестре убить его.