– Но ты же не можешь оплакивать его всю оставшуюся…

– Я вообще не стал бы его оплакивать, если бы ты с детьми осталась в Нассау, как я тебя просил.

Он выкрикнул последние слова так, что Юдифь отшатнулась.

– Вот, значит, как… – сказала она, побледнев. – Тебе нужно найти виноватых, и теперь я одна из них.

– Прости, мне нужно одеться. – Он повернулся к ней спиной.

Юдифь тихо заплакала и выскользнула за дверь. Вместе с Мари-Луизой они ждали Купера внизу; он спустился через двадцать минут.

Эштон слышала какие-то крики с улицы, но не могла разобрать слов.

Она только что вошла в «Эпикуреец» – чудесный магазин на Мэйн-стрит, который держал немец Францблау. Клиенты у него были только самые богатые, к тому же им хватало деликатности не спрашивать, откуда он берет свой товар. Кое-что поступило сюда с последним удачным рейсом «Уотер Уитч». Больше таких рейсов не будет. Как сказал Пауэлл, их пароход был обстрелян и затонул недалеко от Кейп-Фира. Ну и ладно. Они и так уже получили фантастическую прибыль.

Прошлым вечером, когда Хантун снова работал допоздна, посыльный принес ей записку от партнера. В подчеркнуто галантных выражениях Пауэлл просил навестить его завтра утром, чтобы они могли как следует помянуть их погибшее судно и продумать дальнейшую стратегию. Пауэлл любил поддразнивать Эштон такими надуманными предлогами – как будто она в них нуждалась! Но при мысли о скорой встрече с ним ее щеки порозовели, что очень хорошо сочеталось с пушистыми крашеными перьями марабу, которыми были отделаны манжеты и воротник ее черного бархатного платья.

Хотя на дворе было уже второе апреля, это утро четверга выдалось прохладным. В магазин она приехала вскоре после половины одиннадцатого и теперь разговаривала с его тщедушным седоволосым владельцем.

– Пожалуйста, бутылочку «Маммс», мистер Францблау. И горшочек… нет, пожалуй, два горшочка вашего изумительного фуа-гра.

Пока она отсчитывала сто двадцать долларов Конфедерации, Францблау заворачивал два глиняных горшочка в толстую пергаментную бумагу, которую теперь все бережно хранили для того, чтобы писать на ней письма. Шум с улицы повторился. Францблау поднял голову; негр, сидевший возле двери, чтобы не пускать в магазин нежелательных посетителей, сделал то же самое.

Францблау положил в корзинку Эштон, рядом с упакованным паштетом, бутылку шампанского.

– Что там кричат те люди? – спросил он.

Эштон прислушалась:

– «Хлеба»… И опять: «Хлеба!» Как странно!

В магазин вбежал Гомер, негр у двери вскочил.

– Миссис Хантун, нам лучше поскорее убраться отсюда, – выдохнул ее пожилой слуга. – Там из-за угла большая толпа идет. Очень большая и очень злая.

Францблау побледнел и что-то пробормотал по-немецки, доставая из-под прилавка шестиствольный револьвер.

– Я давно боялся чего-то в этом роде. Уилл, опусти шторы.

Плотная ткань опустилась на окна, скрыв пролетку Эштон, стоявшую на тротуаре. Гомер настойчиво махал рукой. Каблуки Эштон простучали по черно-белому кафелю пола. На полпути к выходу она услышала звон разбитого стекла. Конечно, ей и раньше приходилось видеть опухшие лица голодных ричмондских женщин из белой бедноты, но она никогда не предполагала, что они выйдут на улицы.

Гомер взял корзинку и вышел наружу, чуть задержавшись у раздвижной двери магазина. С того места, где она стояла, Эштон увидела примерно двадцать женщин, а потом еще столько же – они быстро и решительно шагали прямо посередине Мэйн-стрит. За ними виднелись и другие. Эштон услышала, как Францблау сказал за ее спиной:

– Запирай дверь, Уилл.

Она выскочила из магазина, и дверь тут же закрылась, щелкнул замок.

– Я побегу за пролеткой, – сказал Гомер.

– Я с тобой, – с ужасом прошептала Эштон.

Теперь их были уже сотни. Одетые в убогое поношенное тряпье, они кричали, толкая друг друга, швыряли камни и кирпичи в стекла витрин и хватали оттуда обувь и одежду.

– Хле-ба, хле-ба! – орали они, одновременно выгребая из витрин платья и драгоценности.

Какая-то фермерская телега, которая попалась им на пути, была просто перевернута группой женщин. Весь груз, а это были решетчатые ящики с курами, вывалился на мостовую. С громким кудахтаньем куры отчаянно хлопали крыльями, перья летели во все стороны. Испуганный фермер пытался спрятаться под обломками телеги.

Запрыгнув в пролетку, Эштон с ужасом увидела, как несчастного вытащили и набросились на него. Они били его кулаками, пинали, царапали, а он только кричал, но его голос тонул в воплях женщин.

Из-за угла Девятой улицы показалась новая толпа, часть шла от Кэри-стрит, часть – от площади Капитолия. Теперь это были не только доведенные до нищеты домохозяйки, к ним присоединились такие же оборванные молодые парни и несколько мужчин постарше.

Гомер никак не мог справиться с кнутом и поводьями. К пролетке бросились с полдюжины женщин, они протягивали к Эштон руки, лица их были искажены ненавистью.

– Вот еще одна богатенькая!

– Небось в корзинке-то еда вкусная?

– Хватай ее, дорогуша!

– Скорее, Гомер! – взвизгнула Эштон, когда седая женщина в вонючих обносках прыгнула на ступеньку пролетки. Грязная рука вцепилась в запястье Эштон.

– Вытаскивай ее, вытаскивай! – горланили другие женщины, толпясь вокруг оборванки.

Эштон пыталась вырвать руку. Ничего не получалось. Увидев краем глаза, как Гомер хлестнул кнутом двух мальчишек, державших лошадей, она вдруг наклонилась и укусила грязную руку. Женщина пронзительно закричала и упала со ступеньки.

– Хлеба, хлеба!

Снова зазвенели стекла витрин. Женщины бросились на дверь магазина мистера Францблау, сломали ее, сорвали маркизу с окна и ринулись через витрину, засыпанную мелкими осколками. Прозвучал выстрел. Кто-то вскрикнул.

Гомер еще раз хлестнул одного из мальчишек, потом второго. Наконец пролетка тронулась с места, и тут же в нее сзади вцепились две женщины и повисли на ней. Третья попыталась запрыгнуть внутрь и снова схватить Эштон. На улице поднялся страшный галдеж.

– Ботинки, ботинки!

– Там полиция!

– Джефф хочет что-то сказать!

– Пусть говорит, мы его на ужин сварим!

– Дай сюда, маленькая мисс Богачка! – тяжело дыша, проговорила одна из женщин, протягивая руки к корзинке.

И тут Эштон не выдержала. Откинув крышку корзинки, она схватила бутылку шампанского за горлышко и, размахнувшись, опустила ее на голову женщины. Та взвыла и повалилась назад, покрытая вспененным шампанским и осколками стекла. Острым куском горлышка, оставшимся в руке, Эштон ткнула в тех, кто был ближе к пролетке. Они попятились. Чертовы грязные трусихи, подумала Эштон.