Скривившись от отвращения, она встала на сиденье коленями, перегнулась через спинку пролетки и полоснула горлышком по рукам женщины, которая все еще держала коляску. Хлынула кровь.

– Гомер, черт тебя побери, езжай наконец!

Гомер, ошалело хлеща кнутом лошадей, а заодно и бунтовщиц, развернул пролетку и понесся прямо на другую группу женщин – те в страхе расступились. Когда пролетка поворачивала на Одиннадцатую улицу, Эштон заметила, что многие бросились бежать. Послышались пронзительные свистки, выстрелы. Наконец-то прибыла столичная полиция.

Это неожиданное событие скомкало Эштон все утро. Когда пролетка доехала до Грейс-стрит, было уже четверть двенадцатого, и прошел еще целый час томительного ожидания, прежде чем она наконец почувствовала, что уже можно выходить из дому. Слуги догадывались, что у хозяйки есть любовник, или она так думала, и каждый раз, отправляясь куда-то одна, старалась не подтверждать их подозрений излишней торопливостью или еще каким-нибудь странным поведением. Именно поэтому она задержалась дома, изображая нервный срыв. Любопытно, что, как только Эштон оказалась вне опасности, при воспоминании о стычке с кучкой оборванок она неожиданно испытала сильнейшее возбуждение.

Да и сама война действовала на нее схожим образом, обостряя каждый миг наслаждения – были ли это подсчеты барышей после удачных рейсов «Уотер Уитч» или страстные объятия с Пауэллом. Да и в какое время, кроме военного, она могла бы свести мужа и любовника в общем деловом предприятии? Да, это было подло, но чрезвычайно волнующе.

Наконец, умывшись и приведя себя в порядок, Эштон отправилась к особняку времен королевы Анны на Франклин-стрит. В половине первого она уже зашла в дом, неся в руках корзинку с двумя горшочками фуа-гра.

– Еще была бутылка «Маммс», но мне пришлось ее разбить, чтобы сбежать от толпы, – объяснила она Пауэллу в гостиной.

Он был босиком, в одних домашних брюках.

– Когда ты не явилась вовремя, я решил не открывать дверь, если ты все-таки приедешь, – сообщил Пауэлл. – А потом услышал, как ломовой извозчик кричит что-то о бунте в городе. И я тебя простил.

– О, это было настоящее безумие! Сотни уродливых, жутко грязных женщин…

– Мне интересно будет послушать. – Он взял Эштон за руку. – Но не сейчас.

Часы били два, когда Эштон почувствовала, что погружается в сладкую дремоту. Пауэлл спал рядом на смятой постели. Эштон отвела упавшие на глаза волосы и рассеянно посмотрела на два неожиданных предмета, лежавшие на табурете справа от него: карту Соединенных Штатов и маленький пистолет с замысловатым растительным орнаментом на рукоятке – любимое оружие ее любовника. Она несколько раз видела, с каким упоением он чистил и полировал его.

Через несколько минут Пауэлл проснулся и попросил ее рассказать об утреннем происшествии. Пока она говорила, его рука лениво двигалась между ее ногами.

– Они требовали хлеба, но хватали все, что попадалось под руку.

– Одними грабежами дело не закончится, если наш так называемый правитель не предпримет решительных мер. Положение людей в Ричмонде, как и во всей Конфедерации, просто ужасное. Терпеть такое невозможно.

– У нас достаточно денег, чтобы заменить «Уотер Уитч» и, возможно, купить второй пароход. Нам незачем беспокоиться из-за президента.

– Да, если только нам наплевать на то, что будет с Югом. – Он произнес это негромко, но гнев в его голосе напугал Эштон. – Мне не наплевать. К счастью, есть способ приструнить Дэвиса и сохранить наши принципы.

– О чем ты?

В тишине спальни было слышно, как тикают часы. За окном, по брусчатке Франклин-стрит, прогрохотали колеса, стуча железными ободами. Тонкие губы Пауэлла чуть изогнулись в жесткой улыбке, но глаза остались холодными.

– Насколько ты меня любишь, Эштон?

Она нервно хихикнула:

– Насколько?

– Это простой вопрос. Ответь на него.

– Бог мой… ты ведь знаешь ответ. Ни один мужчина не заставлял меня чувствовать то, что я чувствую с тобой.

– Значит, я могу тебе доверять?

– Разве наше партнерство не доказало тебе, что можешь?

– Думаю, что могу, – задумчиво проговорил Пауэлл, – но если я доверю тебе секрет, а потом обнаружу, что ошибся… – он вдруг схватил пистолет и приложил дуло к ее груди, – тогда мне придется исправить свою ошибку.

Эштон с ужасом смотрела на его побелевший палец. А он, продолжая улыбаться, медленно нажал на курок. Раздался тихий щелчок.

– Что… Ламар… что это?.. – Совершенно растерявшись и замирая от страха, Эштон с трудом выговаривала слова. – Что все это значит?

Пауэлл отложил пистолет в сторону и расстелил на растерзанной постели карту. В ее юго-западном углу чернилами была начерчена вертикальная линия через территорию Нью-Мексико, а слева, пунктирными линиями, – несколько маленьких квадратиков, не пересекавшихся друг с другом.

– Посмотри сюда, милая. Наши беспомощные генералы в Техасе потеряли юго-запад. Теперь он весь у Союза. Включая эту… – он постучал по квадратам на карте, – новую Территорию Аризона. Билль о ее образовании прошел через конгресс янки в феврале. Предполагалось, что охранять ее будут несколько регулярных полков из Калифорнии и добровольцы из Нью-Мексико, но этого, разумеется, недостаточно. Территория слишком большая, и, кроме того, краснокожие дикари постоянно вынуждают солдат устраивать рейды для защиты отдаленных поселений. Эта новая территория идеально подходит для плана, созданного мной вместе еще с несколькими джентльменами, которые понимают, что Дэвис погубит нас, если мы будем покорно ждать. – Все с той же доводящей до бешенства улыбочкой он свернул карту и бросил ее на пол.

Эштон выскочила из постели с другой стороны и немного взвинченной походкой подошла к окну, выходившему в сад.

– Ты говоришь загадками нарочно, чтобы помучить меня, Ламар, – сказала она, скрестив руки на голой груди. – Если не объяснишь, что ты имел в виду, я немедленно одеваюсь и ухожу.

Пауэлл восхищенно рассмеялся:

– Да ничего тут нет загадочного, прелесть моя. Все эти квадраты на карте – возможные места для новой Конфедерации.

Эштон резко развернулась; ее черные волосы оттеняли молочно-белую кожу.

– Новой… – Она стряхнула головой. – Бог мой, ты это всерьез, да?

– Абсолютно. Но идея не новая.

Она кивнула. Разговоры о некоей третьей стране на северо-западе действительно велись давно, у нее уже даже было название: Тихоокеанская конфедерация.

– Что сделал лично я, так это нашел просто идеальное место для нового штата – небольшого, но неуязвимого. Настоящая находка. Место, где каждый сможет добиться благоденствия в соответствии со своими желаниями и способностями, где рабовладение будет только поощряться.

Идея показалась Эштон настолько пугающей, что она даже не сразу нашлась с ответом.