Тот, о котором говорил американский представитель Ф. Коул, отзываясь о белом правительстве Северной области, «презираемое всеми и бессильное, жалкий фиговый листок нашей оккупации»[3562].

Именно неустойчивые положение всех «белых» режимов, «нашло отклик в политике, — отмечал У. Черчилль, — или, вернее, — в отсутствии твердой политики союзников»[3563]. Основная проблема заключалась в том, что установленные на штыках интервентов, эти «белые» режимы могли удержать власть только при условии постоянного присутствия интервенционистских сил. И союзники, волей неволей, оказались бы вынуждены нести ответственность за установленную ими «белую власть», т. е. спасать население России от голода, восстанавливать экономику, демократию и т. д. Британский ген. Айронсайд уже в начале интервенции, в этой связи, предупреждал, что «парижский Верховный Совет… Поддерживая и снабжая белых… взял на себя весьма серьезные обязательства…»[3564].

Эти обязательства подтверждал тот факт, что сама идея интервенции вступала в непримиримое противоречие с теми принципами, которые продвигали союзники. Указывая на этот факт, консул США в Архангельске Коул, в письме к своему послу, подчеркивал: «Интервенция будет противоречить всем нашим обещаниям, которые были даны русскому народу с 26 октября 1917 года… Мы потеряем моральное превосходство над Германией, которое везде для нас является источником силы, поскольку мы опустимся до методов Германии, а именно — интервенции и силы…»[3565].

К подобным выводам приходил и ближайший советник американского президента Хауз, который предупреждал Вильсона, что если США пойдут на интервенцию в Россию, то «наше положение будет не лучше чем у немцев»[3566]. Премьер-министр Австралии У. Юз настаивал на том, что «продолжение интервенции в России делает совершенно бессмысленным все заявления союзников, что они воюют за справедливость и свободу»[3567]. В начале 1918 г. сам Вильсон утверждал, что «политика интервенции только усилит крайние революционные элементы в России и создаст возмущение во всей стране. Кроме того, само вступление на путь интервенции противоречит… демократическим и военным целям Америки»[3568].

Именно поэтому интервенция никогда не была признана официально: «мы не воюем с Россией, — пояснял в феврале 1919 г. Вильсон, — и ни при каких обстоятельствах, которые мы можем сейчас предвидеть, мы не примем участия в военных операциях против русских»[3569]. Против официального объявления интервенции выступал и Ллойд Джордж.

«Находились ли союзники в войне с Советской Россией? — спрашивал в ответ Черчилль, — Разумеется, нет, но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на Русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению советского правительства и строили планы этого падения. Но объявить ему войну — это стыд! Интервенция — позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом»[3570].

3. Международное признание Русской революции

«Канада решила эвакуировать свои войска из России потому, что канадские солдаты не хотят сражаться против русских. Подобные настроения распространены среди солдат и других стран союзников, — отмечал на Парижской конференции в январе 1919 г. Ллойд Джордж, — И если Англия попытается послать в Россию свои войска, то это закончится мятежом»[3571]. Ни американские, ни французские, ни итальянские солдаты, подтверждали в Версале президент и премьер-министры стран союзников, не пойдут воевать в Россию[3572]. Выражая общее мнение, датский посланник опасался, что «подобно немецким войскам, наши войска, посланные в Россию, через несколько месяцев окажутся зараженными большевизмом…»[3573]. Посылка войск в Россию представляла огромную опасность для самой Европы, соглашался Клемансо, поскольку «большевизм уже распространился повсюду»[3574].

Подтверждением тому служил провал французской интервенции в черноморские порты: к концу апреля 1919 г. разными путями Франция высадила на черноморском побережье примерно 70 тысячный военный контингент[3575]. Однако эта «интервенция» продлилась всего 4 месяца: «ненадежность своих солдат французы скрывали, но все-таки было известно, — отмечал ген. К. Глобачев, — что пехота отказывалась сражаться с большевиками, а на одном из французских крейсеров произошел форменный бунт с поднятием красного флага. Думаю, что это было главной причиной вдруг принятого французами решения эвакуировать Одесский район»[3576]. Действительно, в конце 1918 г. на одесском рейде сначала на миноносце «Протэ», а затем над французскими линкорами «Франс», «Жар Бар», «Вальдек Руссо» и многими другими кораблями поднялись красные флаги. Затем начались восстания во французских пехотных частях, примером могло служить восстание 55-го полка под Тирасполем[3577].

«Вышло то, что предсказывали большевики, — констатировал Ленин, — Они говорили, что дело идет не только о русской, но и о международной революции, что у нас есть союзники — рабочие любой цивилизованной страны… мы, бессильные и слабые в военном отношении, отвоевали солдат Англии и Франции»[3578]. «Основной причиной нашей победы, — повторял Ленин, — было то, что рабочие западноевропейских передовых стран оказались настолько понимающими и сочувствующими…, что, вопреки лжи буржуазной печати, которая в миллионах экземпляров своих изданий поливала большевиков отвратительными клеветами, несмотря на это, рабочие оказались на нашей стороне, и это обстоятельство решило нашу войну»[3579].

Обосновывая свое решение об отзыве войск, американский президент Вильсон указывал на «очень благожелательное отношение к (большевистской) России во всем мире… Мы пошли бы против течения, если бы помешали избрать России свой собственный путь к свободе»[3580]. Именно поддержка народных масс во всем мире, приходил к выводу Ленин, обеспечила победу Советской России: «Наша Красная Армия… ничтожна против любой армии стран Антанты, если сравнить материальные силы. И, тем не менее, мы победили в борьбе с всемирно-могущественной Антантой», поскольку народы ее стран смотрят на большевистскую революцию, как на «завоевание всемирной истории», что подняло авторитет большевизма «на невиданную высоту»[3581].

* * * * *

«Союзниками, — подводил итог 5 декабря 1919 г. в своем отчете перед палатой общин Ллойд Джордж, — достигнуто полное соглашение в вопросе невмешательства в дела России»[3582]. Лучшему пониманию причин свертывания интервенции служит пример ведущих Держав, своей ролью и участием определявших политику в отношении большевистской России всех остальных стран Антанты:

США

Самым волнующим и убедительным среди голосов, которыми наполнен охваченный беспокойством мир, является голос русского народа… Мощь русского народа, по видимому, сокрушена. Но дух его не покорен…Их представления о справедливости, гуманности и благородстве, были заявлены с откровенностью и широтой кругозора, с великодушием и сочувствием ко всем народам земного шара, чувствами, которые должны вызвать восхищение каждого друга человечества…

В. Вильсон, 8.01.1918[3583]

Соединенные Штаты, вступившие