Американский президент не поддержал план расширения интервенции, который был представлен маршалом Фошем совету четырех Парижской мирной конференции 27 марта 1919 г. Вильсон, изучив план, ответил: «Слово «большевик» означает множество различных вещей. По моему мнению, попытка остановить революционное движение, выдвинув армии, равносильна попытке остановить метлой половодье. Более того, армии, получившие приказ сражаться с большевизмом, могут заразиться им. Между силами, которые мы намерены использовать друг против друга, существует сочувствие. Единственный способ действия против большевизма — заставить уничтожить его причины… Это, однако невероятно трудно, мы даже не знаем точно его причин»[3611].

Большевизм действительно начинал «заражать» американские интервенционистские войска. Об этом, например, сообщал ккомандующий английским контингентом в Сибири плк. Уорд: «В Никольске была получена телеграмма от начальника станции Краевской с указанием, что… на станцию пришел отряд красногвардейцев и в присутствии американских солдат, охранявших железную дорогу, арестовал его и его служащих и занял станцию»[3612]. «Казаки открыто заявляют, — указывал в свою очередь атаман Розанов, — что американцы помогают большевикам. По показаниям одного пленного из красных, его отряд имел целый ящик бомб и ящик револьверов системы Кольта, предоставленных ему американцами… Через некоторое время (даже) появилось сообщение, что большевиками руководит на Дальнем Востоке американская главная квартира»[3613].

Для прояснения ситуации в России В. Вильсон послал своего секретного представителя Буллита, который в марте 1919 г. сообщал президенту: «Советское правительство основано твердо, коммунистическая партия сильна политически и морально. В Петрограде и Москве порядок, здесь чувствуешь такую же безопасность, как в Париже. Опера и театры работают, как в мирное время, за исключением того, что они теперь ориентированы на обычных людей и детей. Красноармейские части высоко воодушевлены и ведут себя как свободные люди, и очень похожи на американцев. Здесь нет никакой конструктивной оппозиции коммунистам». Вместе с тем «экономическое положение Советской России трагическое», подчеркивал Буллит, «причиной этого является блокада»[3614].

«Все с кем я разговаривал, убеждены, и я сам убежден, — подводил итог Буллит, — что Советское правительство является единственной конструктивной силой в России». «Мы очевидно сможем сбросить коммунизм, если мы решим продолжить блокаду и интервенцию, но наше вмешательство приведет Россию к такому голоду, к таким голодным бунтам и битве за хлеб, что сможет обвалить Россию только в полную анархию. Мы сможем уничтожить коммунизм, только доведя страну до анархии. Потом мы будем вынуждены продолжить интервенцию, шагая через смерть простых русских людей, через гибель их надежд, что бы установить такую власть, которой они не хотят и против которой они восстанут снова, как только наберут силы»[3615].

Эвакуация американских войск с Севера России началась летом 1919 г.: в течение мая-июня, в то время как в Архангельск прибывали новые британские подкрепления. «Мы с Бальфуром, — вспоминал Хауз, — буквально встали стеной против Черчилля, французов и итальянцев. Мы отстояли свою точку зрения… Соединенные Штаты не могут использовать против России никакие ресурсы, так как мы не воюем с Россией». Главным аргументом было равное число голосов, поданное в сенате (в феврале) по резолюции с требованием вывода войск США из России[3616].

К середине 1919 г. в Вашингтоне дебаты относительно продолжения интервенции принимали все более ожесточенный характер. Американские представитель в России Моррис и командующий американскими войсками ген. Грейвс предупреждали о большом риске дальнейшего участия США в событиях в России. По данным Грейвса, в августе 1919 г. колчаковское правительство поддерживало не более 5 % населения. Красных — около 45 %, социалистов-революционеров — 40 % и около 10 % разделено между остальными[3617]. Земские депутации на Дальнем Востоке заявляли, сообщал Грейвс, что «средний класс резко отрицательно относится к вновь сформированным русским войскам, которые мучат и притесняют народ; это чувство негодования может распространиться и на союзников, ибо народ считает, что все эти факты не имели бы места, если бы в Сибири не было союзнических войск»[3618].

Наиболее последовательным сторонником интервенции оставался госсекретарь Лансинг, который продолжал оказывать давление на президента, настаивая на «открытом выступлении» против большевиков. Он требовал от президента не ограничиваться простыми заявлениями, а «возглавить движение против него, к чему вас обязывает ваше положение и репутация»[3619]. У будущего президента Гувера, возглавлявшего в те годы Американскую администрацию (продовольственной) помощи Европе, шаги Вильсона вызывали такое же неприятие, как и сама Россия, которую он назвал «призраком, почти ежедневно являвшимся на мирной конференции»[3620]. В поддержку интервенции, в сентябре со статьей: «Наши обязательства перед Россией», выступила «The New York Times»: «Обещанная Колчаку поддержка, — призывала газета, — должна быть предоставлена без промедления»[3621]. Генконсул Гаррис призывал помочь Колчаку в таких размерах, чтобы «спасти его и сохранить в качестве барьера против большевизма»[3622].

Ответ сторонникам интервенции звучал от сенатора Бора, который 5 сентября 1919 г. заявил в Сенате: «мы не находимся в состоянии войны с Россией; конгресс не объявлял войны ни русскому правительству, ни русскому народу. Народ Соединенных Штатов не хочет воевать с Россией… А между тем… мы ведем военные действия против русского народа. Мы держим в России армию; мы снабжаем боеприпасами и продовольствием другие вооруженные силы в этой стране и участвуем в вооруженном конфликте точно так же, как если бы конгресс дал бы свою санкцию, и объявление войны состоялось бы, и нация была призвана под ружье… То, что эти жизни приносятся в жертву, нельзя оправдать ни с юридической, ни с моральной точки зрения. Это нарушение первейших принципов свободного государства»[3623]. 16 сентября «The New York Times» сообщила о внесении в конгресс США резолюции о немедленном выводе «сибирского корпуса»[3624].

Однако, как отмечал ген. Грейвс, «все союзные представители и представители Государственного департамента Соединенных штатов определенно стояли за Колчака, и чем безнадежнее становилось его положение, тем более жестокими становились его сторонники по отношению ко всякому, кто не оказывал ему помощи»[3625]. Госсекретарь Лансинг 6 ноября телеграфировал в Париж своему заместителю Ф. Польку: «несмотря на последние неблагоприятные сообщения из Сибири, по-прежнему рассматривается возможность признания Колчака в том случае, если он переживет нынешний кризис»[3626]. Однако уже 16 ноября «The New York Times» проинформировала читателей о захвате Омска большевиками[3627].

Это событие стало началом перелома в настроениях даже поборников интервенции, окончательный перелом наступил с разгромом колчаковской армии и бегством чехословаков из России. Официальные причины для продолжения американской интервенции исчезли. В. Вильсон выразил глубокое удовлетворение тем, что «русским самим была предоставлена возможность решать свои внутренние дела»[3628]. «Мы, — подводил итог госсекретарь Лансинг, — сделали