Другому недавнему союзнику Зенона, Армату, повезло гораздо меньше. Император никогда особенно не доверял этому ловкому молодому человеку, посмевшему нарушить крестную клятву. Армата убил его же ставленник Онульф, сын Скирского царя, представитель германской партии, которого сам же клятвопреступник ранее поставил на должность магистра армии Иллирика. Царь хотел казнить и юного Василиска, сына Армата, но и того спасла св. Ариадна, которой он приходился родственником. В конце концов мальчика отправили в Кизик, где позднее он принял священство и стал прекрасным епископом[1063].

В 477 г. к императору прибыло почти одновременно два посольства. Одно из них принадлежало последнему императору Запада Августу, «августенку», и его фактическому повелителю германцу Одоакру. Послы привезли в столицу Востока знаки императорской власти и заявили, что для Римской иперии достаточно одного царя, который правит в Константинополе. Обязуясь быть верным федератом, Одоакр просил себе чин римского патриция, который и был пожалован ему Зеноном. Другое посольство было от Юлия Непота, проживавшего в Далмации. Бывший император, желая вернуть себе Римский трон, просил Восточного царя помочь ему в этом. Но его поверенным император Зенон напомнил, что Рим ранее уже получил двух царей с Востока, одного из них прогнал, а второго – Анфимия, убил; зачем же продолжать неудачные опыты?! Последующие рекомендации царя, данные в традициях римской дипломатии, были витиеваты и туманны[1064].

Разумеется, в тех условиях, в которых очутился Зенон, предложение Одоакра более соответствовало его желаниям. С одной стороны, он – единоличный император, с другой – не имел никаких обязательств перед Западом. Наслаждаясь полновластием на Востоке, он мог не опасаться за свою власть на Западе, обладая столь сильным союзником-федератом.

Вскоре мысли Одоакра по восстановлению единовластия в Империи были реализованы ближайшими сподвижниками Непота – Виатором и Овидом, предательски убившими в 480 г. своего господина. Тут же нашелся и мститель – Одоакр, провозгласивший себя уже королем (rex) германцев. Он напал на изменников, убил их и присоединил Далмацию к Италии, делом подтвердив, что это – римская земля, и она находится во власти одного императора. И, конечно, римского патриция Одоакра, полномочного представителя Константинополя.

Следует понимать, что такие понятия, как фактическое владение и звание носителя верховной власти, совсем не обязательно были тождественны для римлян. То обстоятельство, что Италия состояла фактически под властью германца, ничего не меняло в их сознании, по-прежнему считавших свою Империю единым политическим телом. Как доказательство этому, через некоторое время в Риме вновь появилось два консула (один – от Италии, второй – от Константинополя), и в глазах Востока и императора западные римляне были их согражданами и его подданными.

В следующем, 478 г. в столицу прибыло посольство Остготского вождя Теодориха Косого. Некогда, при св. Льве Великом, остгот получил титул «царя (автократора) готов». Но впоследствии Зенон отозвал его и передал другому Остготскому вождю, Теодориху Великому, которого даже усыновил[1065]. Так, император назвал его «сыном по оружию и своим другом», назначил магистром армии и присвоил титул патриция[1066]. Уверенный в себе, Теодорих Великий передал, что не желает воевать с Римской империей, но напомнил, какие беды претерпел от римлян – очевидная ложь, но заявленная с позиции силы. Затем он высказал несколько тяжелых для Константинополя условий, на которых согласился сохранить союзнические отношения.

Для обсуждения предложения царь срочно созвал сенат. Помимо этого, в традициях римского «разделяй и властвуй» следовало определиться, каким способом можно поссорить двух остготских вождей друг с другом и кого из них предпочесть. В принципе это дело было не самое сложное для сената, но ситуация была патовая – в казне не осталось средств, чтобы оплачивать мир и верность того и другого остгота. Доходы стремительно падали, и, например, некогда кормилец Римской империи Египет в то время присылал только 1/10 прежних доходов (50 литров золота вместо 500 в год). Все же выбор пал на Теодориха Великого. Но, желая заручиться поддержкой армии, император созвал солдат придворных схолий и выступил перед ними с речью, из которой следовало, что Теодорих Косой изначально был врагом римлян и помогал Василиску в приходе к власти. Не озвучив очевидного вывода, царь, по существу, подталкивал к нему войско, и солдаты горячо поддержали своего царя, что и требовалось получить.

Была разыграна старая как мир комбинация: царь оставлял последнее слово за собой, не давая официального ответа, при этом показывая, что настроение его подданных далеко не миролюбивое. Но и без ответа Теодорих Великий прекрасно знал, что происходит в столице – он имел тайных осведомителей, которых, правда, вскоре раскрыли сенаторы Зенона, но не казнили, а подвергли пожизненному заключению[1067]. Однако при всех демаршах всем стало ясно, что готская угроза вновь возникла над Римской империей.

Но иногда радовали и добрые вести. В том же 478 г. прибыло посольство от Хунериха (477—484), нового короля вандалов. Тот отказывался от всех притязаний на наследство своей жены, ранее неоднократно заявляемых его отцом Гейнзерихом, и от возмещений всех издержек, возникших в прошедших войнах, предлагая мир и дружбу. Конечно, для Константинополя и его дипломатов не было секретом, что мирная инициатива вандала являлась следствием его военной слабости, но, конечно, такие предложения не отклоняются – мир был заключен на выгодных для Константинополя условиях[1068].

В 480 г. Зенон решил поменять конфигурацию отношений с остготами и скрепить отношения с уже Теодорихом Косым – тот все более и более, как казалось, становился сильной фигурой. В качестве гарантии выполнения условий дипломатического договора император предложил варвару оставить заложником в Константинополе его сына, но гордый остгот отклонил данное предложение. Он недвусмысленно ответил, что теперь он уже далеко не частный человек, но вождь тех народов, которые решили пойти под его власть. Поэтому ни о каких заложниках не может быть и речи. Но если нет заложников, то кто поручится за слово варвара? Практически это означало, что даже при заключенном мирном договоре остгот будет самостоятельно выбирать, когда и что делать. От этих слов явно пахло войной, поэтому император срочно стал собирать силы для отражения возможных атак остготов на римские земли[1069].