Я отослал этот разнос Петерсону для доклада наместнику. Лично Петерсона это не затрагивало, и при докладе графу все это было принято, как забавная выходка бедового генерала.

Но через короткий срок Альфтан разнес и Петерсона.

Теперь дело пошло иначе. Хотя дело было и более мелкое, но Петерсон взвинтил графа. Наместник подписал длинное письмо Альфтану, в котором распушил его со всех сторон. В частности, было написано: «По поводу вашего письма вице-директору Стратонову обращаю внимание вашего превосходительства на то, что государю императору благоугодно было оказать мне еще большее доверие, поручив управление целым Кавказом, чем я его оказал вам, поручив управление только одной Дагестанской областью. И тем не менее я не свободен ни от представления отчетов на высочайшее имя, ни от предоставления, в указанных законом случаях, смет».

Альфтан, получив разнос, тотчас же подал рапорт о возвращении его в строй; его желание было исполнено, неудавшееся губернаторство длилось только очень короткий срок.

П. И. Огановский заслуживает упоминания по случаю злоупотребления властью в другом направлении. Это был уже совсем генерал-рамолик, тем не менее, как генерал Генерального штаба, остававшийся на службе. Большой его слабостью были молодые дамы.

Из Тифлиса он был переведен в Кутаис на должность начальника дивизии. По его приглашению две наши знакомые, у которых Огановский бывал частым гостем, поехали его навестить. Чтобы развлечь своих гостей, П. И. Огановский назначил маневры целой дивизии. Четыре полка были в летнее время брошены на маневры, чтобы развлечь двух дам, которые сами были шокированы этим неожиданным для них развлечением.

Во время Великой войны Огановский, еще более успевший состариться, был назначен командиром корпуса, действующего против турок…

Часто бывавший у нас в доме Фома Иванович Назарбегов, армянин по происхождению, был уже отставным генералом, и он предполагал мирно закончить свою жизнь на выслуженную пенсию. Он болел глазами, и можно было опасаться его слепоты. Ф. И. был тихий, скромный человек, но очень просвещенный, так как он много читал.

Судьба не оправдала этих ожиданий. Великая война заставила его вернуться в ряды армии, где он выказал себя боевым генералом. А затем революция и возникновение самостоятельной, как казалось, Армянской республики выдвинули Назарбегова на пост командующего армянской армией.

За эту власть, которой он, конечно, не домогался, бедный Ф. И. жестоко поплатился от большевиков. Его, в числе многих других офицеров, арестовали в Эривани, погнали пешком в Баку, откуда поселили в лагере на острове Наргине, у Баку. Испытав много гонений, Назарбегов умер в 1931 году.

Н. П. Кончаковский был скромнейший человек, как-то конфузившийся и своего генеральского чина, и поста командира бригады в Тифлисе. Нужно же было, чтобы именно с этим тишайшим человеком судьба сыграла анекдот, обошедший в свое время всю русскую печать.

Вот как он об этом рассказывал:

— Я был воинским начальником в Петровске-порте. Городок небольшой, и жизнь в нем разнообразилась приходами пароходов, между прочим — двумя в неделю приходами их из Астрахани.

В один из летних дней с только что пришедшего парохода матросы приносят мне какой-то тюк. «Что это?» — «Так что капитан приказал снести вашему высокоблагородию!» — «А письма или бумаги какой — не дал?» — «Никак нет, ваше высокоблагородие! Сказывал только, что это, мол, от астраханского казачьего войска».

Вскрыли тюк. Развожу только руками: громаднейший великолепный осетр и целый бочонок свежей икры.

Гмм… что бы это значило.

Велел положить на лед. День проходит, другой. Друзья, знакомые — все заинтригованы. Ходят, щупают, нюхают: «А вы знаете, ведь ваш осетр долго так не выдержит! Время-то ведь летнее». — «Да что же мне с ним делать? Я не знаю, мне ли это. А если и мне, то почему?» — «Как не вам? Конечно, вам! А почему? Ведь все к вам, Николай Платонович, питают такое уважение. Ну, верно, прослышали об этом и в Астрахани. Хотели тоже выказать вам уважение — войско-то астраханское».

Не очень поверил я этому астраханскому уважению; однако и то правда, что осетр долго не выдержит. Что ж тут делать? На следующий день устраиваю банкет, созываю всех добрых знакомых. Уж и полакомились мы, особенно икрою. Можно сказать, прямо из тарелок ложками столовыми черпали. Ну и выпили, как полагается на Кавказе, тоже немало.

А меня все время червячок какой-то сосет.

На следующий день опять пароход из Астрахани. Прибежал матрос: «Ваше высокоблагородие, извольте получить пакет. Прошлым рейсом позабыли на пароход передать, в конторе оставался. Нашим пароходом вдогонку прислали».

Вскрыл пакет — так и присел… Астраханское войско посылает эти подарки своему бывшему атаману, а ныне главноначальствующему на Кавказе, князю Голицыну — самого большого осетра, какого удалось поймать, и свежей икры бочонок. А для скорости шлют все это добро воинскому начальнику в Петровск, то есть мне, чтобы я позаботился о самой скорой доставке подарков в Тифлис.

Чуть удар меня не хватил. Это шутка вышла с нашим главноначальствующим, самим «самовар-пашой»! Я его осетра съел…

Что здесь делать? Скорее написал в Астрахань тому же войсковому начальству, объяснил, как дело вышло, взмолился, чтобы на мой счет самого лучшего осетра купили и такой же икры прислали… Спасибо, так все и сделали. Через неделю отослал все в Тифлис. Да только, куда уж там, разболтали в Астрахани, в газеты попало, и расписали о том, как петровский воинский начальник осетра своего главнокомандующего съел, — по всем газетам…

Через некоторое время сам в Тифлис еду. Иду представиться главнокомандующему. Что-то, думаю, будет с этим кипятком крутым… Вижу, как записали адъютанты мою фамилию, так и начали переглядываться и ухмыляться.

Зовут в кабинет. Князь Голицын поговорил о делах. А потом сощурил глаза: «А что, вкусный был мой осетр?» И расхохотался.

Убийство Вебера

Мы сидели на балконе у А. А. Березникова, в Новороссийске[556]. Ему, губернатору, принесли новые агентские телеграммы. Березников протянул листок мне:

— Вот что произошло у вас в Тифлисе! Это вас должно интересовать.

Телеграмма гласила:

— Вчера вечером инженер Колюбакин у себя на дому застрелил делопроизводителя военно-народной канцелярии наместника Вебера. Мотивы убийства — романические.

Я возвратил листок:

— Да, эта новость печальна. Но обстановка для меня ясна.

Н. Ф. Вебер был чиновником нашей канцелярии. У нас, впрочем, он состоял лишь по спискам, а был откомандирован в гражданскую канцелярию, где сумел заслужить благоволение Петерсона. Молодой человек был очень избалован успехом у женщин, и в его манерах чувствовалась доза наглости. Рассчитывая на своих покровителей, он и в служебном отношении держал себя развязно.