Теперь — мои критические замечания по пунктам мотивировки попечителя:

Пункт первый — управление округа боится, что его педагоги испортятся в политическом отношении, встречаясь в стенах школы с либеральными родителями. Поэтому он просит отменить положение о родительских кружках. Хорошо, уважим эту просьбу! Но спасет ли это педагогов от встречи с родителями на улице, в частном доме, в театре или где угодно еще? Да и чего стоят педагоги господина попечителя, которых, по его пониманию, надо держать под стеклянным колпаком, чтобы они не испортились?

Пункт второй — попечитель говорит, что из‐за родительских кружков позакрывались общества помощи учащимся. Это, конечно, плохо, но жаль, что он не назвал хотя бы одного учебного заведения, где такое общество закрылось. Не назвал, конечно, потому что он не мог этого сделать. А я утверждаю, что ни одно общество помощи учащимся не закрылось! Если это не так, прошу назвать школу, где оно закрылось. Вы молчите, ибо не можете этого сделать!

Бедный Л. Г. Лопатинский, попавший по чужой вине в такое ложное положение, со смущенным видом беспомощно озирается.

— Но самым важным является пункт третий, ссылка на параграф пятнадцатый. Конечно, попечитель прав: такое «положение», согласно которому в важных случаях родители не допускают голоса начальника учебного заведения, не выдерживает никакой критики. Его надо отменить немедленно, сегодня же, сейчас же!

— Вот видите! — вмешивается Гаккель.

Я делаю паузу.

— Но, к сожалению, в этом случае с управлением учебного округа произошло то, что принято называть скверным анекдотом.

Председатель насторожился.

— Сославшись на параграф 15‐й «положения», они позабыли с ним познакомиться. А если б они его прочитали, то увидали бы, что в нем сказано как раз наоборот: в важных случаях обязательно приглашается начальник учебного заведения, а не сказано: «не приглашается», как утверждает попечитель округа.

— Этого не может быть! — кричит Лопатинский.

— Где «положение»? — спрашивает председатель.

— Вот оно!

Я громко читаю текст параграфа пятнадцатого и передаю председателю.

— Действительно так! Всеволод Викторович прав! — говорит Мицкевич.

Бедный Л. Г. Лопатинский не находит слов.

— Я мог бы, — кончаю я, — подвергнуть такому же анализу и остальную мотивировку попечителя, но полагаю, что это излишне. И сказанного достаточно.

Производится голосование: доклад попечителя единогласно проваливается.

— Ну, и здорово же вы их! — смеялся потом Мицкевич.

В стане родителей провал доклада вызвал ликование.

После этого, на моей памяти, дальнейших натисков на родительские организации не делалось, и положение о них сохранилось без изменений до самой революции.

Встречаю в клубе Ларионова:

— Надо бы, Сергей Сергеевич, тщательнее составлять доклады.

Он только молча машет головой.

Панорама Кавказа

Воронцов-Дашков питал особую слабость к Министерству императорского двора, которым он в прежнее время управлял, и этим обстоятельством служащие в министерстве иной раз пользовались в своих видах. Член совета министерства В. П. Погожев склонил графа на такой проект:

В газетах постоянно нападают на наместника и за будто бы его антирусскую политику, и за разные злоключения, бывающие на Кавказе. Отмалчиваться на это нельзя, а надо-де немедленно, из Петербурга же, не ожидая сношения с Кавказом, на это реагировать соответственным опровержением или разъяснением. Как же сделать такое реагирование возможным? Для этого необходимо, чтобы в Петербурге во всякое время было все известно, что происходит на Кавказе, во всех его углах.

Погожев называл это «панорамой Кавказа». По его плану в Петербург должны были бы поступать ежедневно, и притом отовсюду, сведения о всех сторонах кавказской жизни: политической, общественной, экономической, явлениях природы, о погоде, об искусстве и т. д., словом, решительно обо всем. Тогда де в Петербурге во всякий момент можно будет опровергнуть любую газетную неправду…

Из симпатии ли к Погожеву или потому, что графу надоели каждодневные на него нападки газет, но только он отнесся к этому маниловскому проекту серьезно и одобрил затею Погожева, которая потребовала бы создания в столице целого информационного института.

Тогда Погожев прибыл в Тифлис, и была назначена комиссия из представителей разных ведомств для детальной разработки проекта. Я был назначен представителем от канцелярии наместника.

В длиннейшей речи Погожев красноречиво развивал нам, как будет построено это информационное учреждение и как оно немедленно станет все освещать.

— А скажите, ваше превосходительство, кто по вашему представлению должен поставлять вам весь этот информационный материал?

— Как кто? Ну, разумеется, полиция, администрация… А затем и всякие иные должностные лица…

Это была чисто ребяческая наивность. Служащие и администрация, особенно «на местах», до того бывали обременены множеством разнообразнейших дел, сообщением всяких сведений и составлением всевозможных статистических ведомостей, что, не будучи в состоянии все успеть, они нередко поневоле сообщали высосанные из пальца, фантастические сведения и цифры. Погожев предполагал труд их по крайней мере удвоить.

Некоторые из членов комиссии стали возражать. Погожев многоречиво отвечал на каждое возражение. Комиссия рисковала упереться в тупик.

Я стал решительно поддерживать Погожева.

— Что вы делаете? — с ужасом шепчут мне соседи. — Как же можно это поддерживать?

— Самое лучшее — предоставить начать! С первых же шагов сама жизнь покажет всю нелепость затеи, и она рухнет, не расцветши.

Так и случилось на самом деле.

Из военного мирка

Полковник Альфтан, в роли временного генерал-губернатора, выделился, при усмирении в каком-то уезде революционных крестьянских беспорядков, своей энергией. Это понравилось Воронцову-Дашкову и его военному окружению. Альфтан был сделан генералом. Когда же вскоре из Дагестана ушел тихий и смирный военный губернатор генерал Тихонов, на его место был избран заместителем генерал Альфтан.

У пылкого финляндца вскружилась голова, стала ярко проявляться мания величия. Генерал серьезно счел себя омнипотентом[555].

Довольно быстро пришлось с этим столкнуться и нам. Альфтан затребовал некоторую сумму на ремонтные работы в области. Следуя закону, наша канцелярия запросила у него смету на работы; запрос подписал я.

Вместо делового ответа в канцелярию Альфтан обрушился лично на меня с резким, по-военному, разносом: «Уж поверьте, — писал он мне, между прочим, — что, если наместник доверил мне управление целой Дагестанской областью, он доверит мне безо всякой сметы и израсходовать несколько тысяч рублей».