— Кто этот длинный малый? — спрашивали в народе. — Пожалуй, он говорит правду: заставят нас платить!

— Он что, горожанин? Этот, этот вон, наверху. Кто вы такой? — закричал самый смелый. — Откуда вы знаете, сколько мы должны будем платить?

— Я — знаменитый доктор Кальмус, — торжественно заявил оратор, — и точно обо всем знаю. Кого вы собираетесь низложить? Императора, империю, союз? Хотите бросить вызов такому количеству состоятельных людей? И из-за кого? Из-за нахала, дравшего с вас по три шкуры! Вспомните только о налогах, о жестоком штрафе за незаконную охоту! А теперь у него вовсе нет денег, он прощелыга, все проиграл в своем Мемпельгарде.

— Замолчи! Заткнись! — кричали горожане. — Не твое это дело. Долой этого Кальмойзера! Он — не здешний! Смерть ему! В колодец его вниз головой! Да здравствует герцог!

Доктор попробовал было снова возвысить голос, но горожане перекричали его. В эту минуту из верхнего города подошли новые толпы.

— Герцог у ворот! — кричали они. — Прибыл со всадниками и с пехотой! Где наместник? Где городские советники? Если мы не откроем ворота, герцог будет стрелять по городу. Прочь союзников! Кто настоящие вюртембержцы?

Сумятица росла с каждой минутой. Горожане по-прежнему пребывали в нерешительности, когда на скамье появился новый оратор. Это был элегантный господин красивой наружности. Его приятное лицо, красивая одежда внушали невольное уважение.

— Подумайте, — воскликнул изящный человек тонким голоском, — что скажет на это светлейший союзный совет, если вы…

— Какое нам дело до вашего светлейшего! — перебили его неистовые крики. — Прочь! Тащите этого модника вниз вместе с его розовым пальтишком и прилизанными волосами! Он — ульмец! Вон его! Бей его! Он из Ульма!

Не успели горожане исполнить свое суровое решение, как к скамейке подошел довольно энергичный и крепкий человек. Одним ударом он отбросил знаменитого доктора Кальмуса вправо, а ульмца в розовом пальто — влево и замахал своей шапкой.

— Тише! Это же Хартман! — закричали несколько человек из толпы. — Он знает свое дело. Слушайте, что он скажет!

— Выслушайте меня, — обратился к толпе Хартман. — Наместника и союзных советников нигде нет. Они позорно сбежали, бросив нас на произвол судьбы. Поэтому хватайте этих двух, они будут заложниками. А теперь быстрей к воротам. Там стоит наш настоящий герцог. Лучше самим отворить ворота, не то он ворвется силой. Кто добрый вюртембержец, следуйте за мной!

Хартман слез со скамьи, толпа, ликуя, окружила его. Оба защитника союза, не успев опомниться, были связаны и уведены с площади. Поток горожан понесся с рыночной площади к городским воротам. Союзные солдаты, охранявшие ворота, были мгновенно сметены. Двери распахнулись, подъемный мост упал надо рвом.

В это время на другой стороне рва предводители пехоты выставили вперед свои лучшие отряды, так как не знали, как поведут себя союзники при приближении герцога.

Ульрих тем временем объезжал посты. Напрасно убеждал его Георг фон Штурмфедер, что гарнизон союзников в Штутгарте — малочислен, что горожане добровольно откроют ворота. Герцог мрачно смотрел в черноту ночи, сжав плотно рот и скрипя зубами.

— Нет, ты не понимаешь, — бормотал он юноше, — ты плохо знаешь людей. Все они лживы. Не верь никому, кроме себя. Они колеблются, будто подбиты ветром. Но на этот раз им никуда не деться!

Георг никак не мог понять настроения герцога. В несчастье тот был тверд, ровен и даже нежен со своими спутниками, говорил о хороших нововведениях, которые он собирается предпринять, когда вернется в свою страну, никогда не выказывал гнева по поводу врагов. Но как только Ульрих увидел отеческие пределы, в нем пробудилось оскорбленное самолюбие, его больно ранило то, что знать и слышать о нем не хотела, не встречала с радостью и надеждой. Гордость и упрямство светились в его глазах, лицо было постоянно мрачным, строгость и твердость неизменно проявлялись в отношении к своему окружению, особенно к Георгу фон Штурмфедеру, который смотрел теперь на герцога новыми глазами.

Вот уже полчаса прошло с тех пор, как герцог передал горожанам свои условия, однако оттуда все еще не поступало никакого ответа. В городе заметно было лишь какое-то робкое, судорожное движение, которое нельзя было воспринимать ни как добрый, ни как плохой знак.

Герцог подъехал к ландскнехтам, стоявшим, опираясь на алебарды, в ожидании развязки. Их командиры — три рыцаря — находились у рва, своим присутствием внося в ряды вольного войска успокоение и порядок. При свете луны Георг опасливо поглядел на герцога. Черты его лица заострились, щеки раскраснелись, глаза горели.

— Хевен! — приказал герцог глухим голосом. — Велите притащить лестницы! Гром и молния! Я стою перед собственным домом, а эти псы не хотят меня впустить! Я протрублю тревогу и, если они сразу же не откроют ворота, выпущу огонь по городу, подожгу их клетки!

— Canto cacramento! Меня это радует! — тихо одобрил Длинный Петер, стоявший во главе своего отряда неподалеку от герцога, и посоветовал своим товарищам: — Как только принесут лестницы, мы вскарабкаемся как кошки и накинемся на тех, что внизу, в крепости. А там уже пустим в ход алебарды и бомбарды.

— О, мне это нравится, — прошептал Магдебуржец, — мы город подожжем по углам и как следует очистим горожан!

— Ради бога, герцог! — воскликнул Георг, услышав слова ландскнехтов и ощутив их злобную радость. — Подождем еще минут пятнадцать. Это ведь ваша столица, здесь ваша резиденция. Должно быть, они пока совещаются.

— О чем им так долго совещаться! — ответил раздраженно Ульрих. — Их господин стоит у ворот и требует его впустить. Я долго терпел, Георг! Разверни мое знамя, вели трубачам трубить и обратись к горожанам в последний раз. И если я сочту до тридцати после твоего обращения, а они еще не отворят, то, клянусь святым Хубертом, мы пойдем на приступ! Поторопись, Георг!

— О господин! Одумайтесь! Это же ведь ваш город, ваш лучший город. Вспомните, сколько лет прожили вы в этих стенах, которые теперь хотите разрушить! Дайте им еще срок.

— Ха-ха-ха! — мрачно рассмеялся герцог и ударил железной перчаткой по латам. Далеко в ночи раздался угрожающий звон. — Смотрю я, ты не торопишься войти в Штутгарт и тем самым завоевать невесту. Опасайся моей немилости. Больше ни слова, Георг фон Штурмфедер! Выполняй мой приказ. Повторяю: разворачивай знамя, вели трубачам трубить, разбуди всех ото сна, пусть видят: Вюртемберг у ворот и он хочет, несмотря на императора и всю империю, войти в свой дом. Я требую этого, Георг!

Георг молча подчинился приказу. Он подъехал к самому краю рва и развернул вюртембергское знамя. Луна приветливо осветила все, что было на нем изображено. На красном шелковом полотне горели гербы государства Вюртемберг. На одном поле красовались оленьи рога, на втором — игральная кость Тека, на третьем — боевое знамя, на четвертом — рыбки Мемпельгарда, шлем с короной и охотничий рог. Юноша энергично замахал тяжелым знаменем, три трубача, расположившись рядом с Георгом, грозно загремели перед запертыми воротами.