В голове вспыхнула мысль: «Надо застрелиться». Но сначала придется убить Маркаряна – вдруг ему не хватит духу покончить с собой. Сквозь визор Ирравель не видела его лица. Хорошо. Превозмогая боль, она направила пистолет и нажала на курок. Но пистолет не выстрелил, а вздрогнул в ее руке, сократив свою мощность до четверти боевого режима.

– Спасибо, что воспользовались оружейной системой, – сообщил бодрый голос.

Ирравель разжала пальцы, и пистолет выпал.

В ее шлеме заскрежетал другой голос:

– Если подумываешь сдаться, сейчас как раз подходящий момент.

– Сволочь, – тихо выругалась Ирравель.

– Ничего более изощренного тебе в голову не пришло? – Незнакомец изъяснялся на каназиане (именно на нем Ирравель и Маркарян говорили на Фанде), но с сильным акцентом; возможно, его родным языком был норт или рус, а может, ему что-то мешало выговаривать слова. – «Сволочь» – это прямо-таки комплимент по сравнению с тем, как называли меня другие клиенты.

– Дай мне чуток времени, я что-нибудь придумаю.

– Положительный настрой – это хорошо.

Колпак на одном из крабов поднялся, открывая лежащего внутри человека, опутанного сеткой датчиков. Он выбрался из машины и ступил на лед. На набранном из металлических пластин скафандре красовались впаянные фигурки-тотемы, рядом с голографическими звездными панорамами, змееподобными чудищами и полуголыми девицами.

– Ты кто? – спросила Ирравель.

– Капитан Седьмая Проба. – Пират подошел ближе и пригляделся к планке с именем на ее скафандре. – Но ты, капитан Веда, можешь звать меня просто Семеркой.

– Чтоб ты в аду горел, Семерка.

Ирравель увидела сквозь визор, как изогнулись в улыбке губы, над которыми нависали странным образом вывернутые ноздри.

– Ну вот, отрицательный настрой. Может, не будем омрачать наши отношения?

– Может, скажешь, кто среди них был предателем? – спросила Ирравель, глядя на трупы своих подчиненных.

– Предателем?

– Слишком уж легко вы нас нашли.

– На самом деле это вы нас нашли, – услышала она еще один голос, на этот раз женский. – Мы используем манки – модифицированные коммерческие маячки, как на собирателях.

Женщина вылезла из своего краба. На ней был почти такой же скафандр, как у Семерки, только вместо полуголых девиц – столь же неправдоподобные мачо: брюшные прессы в кубиках и хромированные гульфики.

– Падальщики! – выдохнула Ирравель.

– Ну да. Корабли летят на маячок, приземляются, и торопиться им уже некуда. Тут и мы подтягиваемся из гало.

– Мирская, кончай выбалтывать конфиденциальные сведения, – приказал Семерка.

Женщина мрачно глянула на него через визор:

– Веда и так бы догадалась.

– Теперь мы этого уже не узнаем.

– Да какая разница? Ты же в любом случае их перебьешь, так?

Семерка усмехнулся, продемонстрировав два ряда заостренных зубов, и махнул рукой в сторону пиратки:

– Знакомься: Мирская, наш болтливый, но эффективный специалист по развязыванию языков. Вы с ней отправитесь в небольшое путешествие в страну памяти. Может, ты коды доступа вспомнишь.

– Какие коды?

– Уверен, что вспомнишь, – заявил Семерка.

Их вывели по тоннелям, мимо полуразобранных горнодобывающих машин, на поверхность к пиратскому кораблю. Он был огромен, и почти всю его внутренность занимали жилые отсеки. Узкие извивающиеся коридоры чередовались с увешанными ксеноновыми светильниками гидропонными галереями, где росли яровая пшеница и карликовая папайя. На борту корабля беспрестанно гудели установки для очистки воздуха от углекислоты. Из-за мерзкого зловония Ирравель расчихалась. Повсюду попадались дети, хмуро косившиеся на пленных. У пиратов явно не было камер для анабиоза, все они бодрствовали, и Ирравель предположила, что кое-кто из этих детей появился на свет уже после прибытия «Ирондели».

Пленников подвели к двум каютам для допросов и разлучили. В каюте, куда попала Ирравель, стояла кушетка, переделанная из старого пилотского кресла; на ней все еще можно было прочитать инструкции. В углу пряталась консоль. На стенах фрески с изображениями пыток чередовались со шкафчиками с хирургическими инструментами: покрытые пятнышками ржавчины боры, скальпели и прочие приспособления.

Ирравель глубоко задышала. Гипервентиляция легких могла дать хоть какую-то анестезию. Благодаря капитанской подготовке боль будет острой, но ощущаемой как бы не напрямую.

Ирравель надеялась на это.

Пираты завозились с ее скафандром – похоже, с современными моделями им еще не приходилось иметь дело. Но вот они справились с задачей, и Ирравель осталась в одной корабельной форме. Над ней склонилась Мирская. Тоненькая темнокожая женщина, грязные волосы стянуты в пучок на затылке, глаза синие, но разного оттенка. У нее что-то крепилось над левым ухом – серебристая коробочка с мигающими датчиками. Мирская надела на голову Ирравели гарнитуру, а потом принялась нажимать кнопки на консоли.

– Ну как, не решила? – поинтересовался капитан Седьмая Проба, неторопливо меряя шагами каюту и снимая шлем.

– Что?

– Какой тебе больше по вкусу пыточный программный пакет?

Теперь Ирравель видела его лицо. Семерка походил на человека своей массивной фигурой, вот только у него было свиное рыло. Вместо носа – пятак, большие заостренные уши на лысом розовом черепе. В глазах светилось звериное коварство.

– Да кто ты такой?

– Прекрасный вопрос, – отозвался Семерка, прищелкнув пальцами у нее под носом. Рука у него была женская, темнокожая. – Честно говоря, я и сам точно не знаю. Возможно, результат генетического эксперимента? Быть может, седьмая по счету неудача. А может, первый успех.

– Нужно угадать с двух попыток?

Семерка не обратил внимания на колкость.

– Знаю лишь одно: сколько себя помню, я был здесь, в гало возле Лейтена 726-8.

– Кто-то тебя сюда отправил?

– Да, на крошечном автоматическом судне; возможно, это был старый спасательный модуль. Меня вырастила корабельная субличность, старалась, как могла, сделать гармоничного индивидуума… – На миг Семерка погрузился в воспоминания. – В конце концов нас подобрал проходивший мимо корабль. И я устроил, если так можно выразиться, рейдерский захват. Вот с тех пор и наращиваю мою организацию, в основном за счет клиентской базы.

– Ты свихнулся. Когда-то такие уловки, возможно, и срабатывали, но с нами этот номер не пройдет.

– А что в вас такого особенного?

– Нейрообработка. Я отношусь к моему грузу как к собственному потомству. Все двадцать тысяч человек мне родня, и я не могу их предать.