- Ты чей? – поинтересовалась она и огляделась. Что-то вот подсказывало, что этакие прогулки не сказать, чтобы нормальны. И если есть конь гуляющий, то и человек таковой быть должен. Но во дворе было пусто. Конь же тряхнул головой и копытом ударил, повернулся глянцевым боком к Стасе, будто приглашая прокатиться.

- Спасибо, но воздержусь, - сказала она вежливо.

Конь заржал.

С обидой.

Мол, он же ж от чистого сердца…

- Я как-то… не очень, чтобы очень с лошадьми, - честно призналась Стася, тихонько пятясь к двери. – И ездить, положа руку на сердце, вообще не умею. Верхом.

Конь крутанулся на месте и повернулся другим боком.

Шею выгнул, наклонился изящно, как бы намекая, что он совсем даже не гордый, что потерпит, пока неумелая наездница на спину вскарабкается.

Стася головой покачало.

Вот как-то… не нравилось ей этакое внимание. Совершенно не нравилось. Она попробовала было отступить, благо терем виднелся неподалеку, но конь, словно почуяв неладное, заворчал. И ворчание это, лошадям несвойственное – какое-то такое, довольно хищное ворчание – заставило Стасю замереть.

Конь же поднялся.

Тряхнул гривой и уставился на Стасю. Глаза его были черны, и вновь эта чернота показалась Стасе совершенно неправильной. Вот… вот разве у нормальных лошадей бывает так, чтоб чернота полностью глаз заволакивала? А белок там? Радужка?

Конь оскалился.

И зубами клацнул. Острыми.

- Не балуй, - строго сказала Стася и ладонью шлепнула по морде, которая сунулась было к ней. Подумалось, что крылечко-то рядышком. Она к нему и пятилась, с коня глаз не спуская. Тот же следом шел. И уже на Стасю пялился недобро. Так они и шли, пока Стася до крылечка не добралась.

Не поднялась.

На нащупала дверь. Теперь всего-то и надо, что за ручку дернуть и… и дернула. Да только дверь не открылась.

Стася дернула посильнее, потому как серебряная скотина решительно поставила копыта на первую ступеньку крылечка. И заржала так, насмешливо: мол, куда тебе деваться-то?

Дверь…

Дверь не шелохнулась.

И даже когда Стася, плюнув на все, вцепилась в ручку обеими руками, потянула на себя, все равно дверь не шелохнулась. Будто приросла к проему.

- Да что за… - Стася добавила пару слов покрепче.

И ручку отпустила.

Развернулась.

- Как вы… да вы все… достали со своими выходками! – рявкнула она прямо в оскаленную конскую пасть. Зверь уже целиком на крылечко взгромоздился и теперь нависал над Стасей. И пахло от коня не конюшней, не хлебом и сеном, но отчего-то рыбой.

И этот запах раздражал несказанно.

- Покататься, стало быть? – Стася почувствовала, что внутри становится тепло. И тепло это напрочь туманило разум. – Покатаемся… так покатаемся…

Она вцепилась в длинную гриву да дернула изо всех сил. И демонический конь – а нормальной подобная скотина быть просто-напросто не могла – ошалело взвизгнул и попятился.

- Я тебе так покатаюсь… - Стася гриву не выпустила, а другой рукой вцепилась в конское холодное ухо и крутанула его, запоздало подумавши, что животинка-то покрупнее её будет, что вполне с нее станется Стасю опрокинуть.

Или затоптать.

И… одного удара копытом хватит, чтоб освободится.

Но ржание стало совсем уж жалобным.

- Выискался на мою голову… катальщик… стало быть, ты людей губишь? Стань, Сивка-бурка, передо мной, как лист перед травой! – рявкнула Стася, ухо не выпуская, и конь вздрогнул всем телом, а после замер, застыл даже, только глазом черным косил на Стасю. Кажется, и дышать-то боялся.

А сила, внутри находившаяся, выплеснулась.

И стихла.

- Понятно, что ничего не понятно, - немного постояв вот так, Стася все-таки ухо отпустило. А то тотчас к конской голове прижалось. Правда, это было единственное движение, которое позволила себе лошадь. – Бес…

- Мра, - сказал кот, который наблюдал за происходящим с крыши над крылечком. И Стася подумала, что будь она чуть умнее, тоже на эту крышу вздобралась бы и наблюдала. Но видно, с переходом в мир иной, ума у нее не прибавилось.

Кот, решив, что если и была опасность, то она всяко миновала, потянулся.

И спустился на землю.

Он обошел коня, не побоявшись сунуться к копытам, а затем вернулся к Стасе и с чувством глубокого удовлетворения произнес:

- Умрр…

- Знаешь, что? Мог бы и помочь, - Стася тоже коня обошла, раз уж он стоит смирно, пытаясь притвориться статуей. – Вот и что мне с ним делать?

Бес широко зевнул, явно демонстрируя, что вопрос этот – не самый важный.

Стася решилась-таки прикоснуться к серебристой шерсти, которая будто и не шерсть, а… чешуя? Мелкая такая. Или ей вновь мерещится. Или…

- Покажишь, - велела она. – Каков ты есть на самом деле.

Конь затряс головой, и грива его, взлетев, словно волна, волною и накрыла. И стекла почти до самых копыт водяными тонкими прядями, в которых преломлялся лунный свет.

Чешуя.

И вправду чешуя. Не мелкая, но крупная такая, вон, на хребте и вовсе панцирем, этакими шестигранниками, будто не конь, а осетр-переросток. На шее помельче, помягче. Морда… что-то конское в ней имеется.

Отдаленно.

Ноги… тонкие и гибкие, напрочь суставов лишенные.

- И что ж ты такое? – тихо поинтересовалась Стася. Без особой, правда, на ответ надежды. Но ей ответили:

- Водяной конь… редкая тварь. И опасная.

И Ежи, соскользнувши с крыши ловко, будто всю жизнь только тем и занимался, сказал:

- Не шевелись, а то раздерет…

Аглае не спалось.

Нет, в доме её приняли, пусть и с опаскою, с недовольством, о причинах которого ей оставалось лишь догадываться: то ли сама она не понравилась хозяйке, то ли сочли, что негоже мужней жене являться под руку с посторонним мужчиной, то ли еще что не так было, но недовольство Аглая ощутила буквально кожей.

- Спит ваша подруженька, - буркнула вдова, кривясь и морщась. – Как попарилась, так и сразу легла. Притомилась с дороги…

- Мне бы тоже… - начала было Аглая и осеклась, вспомнив, что платить-то за дом ей нечем. И за баню, стало быть, тоже. И… и все, что у неё имеется – платье дорожное да корзинка с кошкой и котятами, которые ей-то точно не принадлежат.

Ей их временно доверили.

И… зря?

- Баню, - решительно заявил Дурбин. – И комнаты. И пусть кто-нибудь поможет госпоже.

И золотой протянул.