— А правда, что ты… из школы… ну… ушла? — робко спросил парнишка, забирая мороженое.

— А что, не заметно? — ответила она спокойно.

— Э… да… заметно… — он подхватил посуду и быстро ретировался.

Не знаю, что они хотели сделать, придя сюда: поглумиться, позлорадствовать, просто попялиться на достигшую социального дна парию. Но теперь они смотрят и думают: «Ничего себе, что уход из школы с людьми делает!» Впрочем, это я им польстил. Ничего конкретного они сейчас не думают. Максимум: «Нифига себе!»

Повисшее молчание разбило только внесение в зал радиоприёмника.

Под позывные начала радиопостановки Швабра сказала мне тихо:

— Босс, подмени на пять минут.

— Что такое?

— Пойду блевать. Нервы. Но я вернусь! Пусть выкусят, придурки!

Глава 24. Сынок Газировка

— …Отец, поговори со мной, — просит в радиоприёмнике голос блонды. — Не отводи взгляд, не молчи.

— Я… не знаю, что тебе сказать.

— Нет, пап, ты знаешь «что», ты не знаешь «как», — отвечает она с мягкой укоризной. — Не знаешь, как сказать: «Мне придётся тебя убить». Я понимаю, как тебе тяжело, поэтому не надо говорить со мной об этом. Поговори о погоде, поговори о еде, расскажи, как смешно скакал за птичкой наш кот. Только не молчи. Нам осталось быть вместе так мало… Сколько? День? Два? Или это случится сегодня ночью? Нет, не отвечай, я не хочу знать. Просто не молчи. Я не хочу, чтобы наше время прошло в молчании. Не хочу, чтобы ты делал вид, что я уже мертва для тебя.

— Прости, дочь, я не могу думать ни о чём другом. Не могу прикинуться, что ничего не случится.

— Тогда давай говорить об этом. Это будет больно?

— Да. Прости.

— Не проси прощения. Я знаю, что ты не хочешь, я слышу, как ты кричишь от боли внутри себя. Та боль, что предстоит вынести мне, ничто по сравнению с этим. Я буду плакать, но не от боли, а от жалости. Тебе предстоит с этим жить, а мне — нет. Я отродье, говорят, у нас нет посмертия, поэтому для меня это просто немного боли — и ничто. А для тебя — бесконечная боль на годы и годы.

— Дочь, я…

— Не надо. Я отродье. Кто знает, что это? Вдруг я наврежу тебе или кому-то ещё? Лучше смерть, чем этот выматывающий страх. Страх превратиться в чудовище, ужас непонимания кто ты такая. Я не чувствую себя монстром. Но знаю, что я — он. С этим нельзя жить, отец, поэтому смирись с тем, что тебе надо сделать. Постарайся, чтобы это не сломало тебя. Ты ещё не стар, можешь снова жениться, успеть вырастить новую дочь. Ты всегда говорил, что не женишься снова, потому что у тебя уже есть я, но я не понимала, что это значит. Ты знал, что растишь отродье и не хотел взваливать эту ношу на кого-то ещё. Скоро ты будешь свободен.

— Я так виноват перед тобой…

— Ты ни в чём не виноват. Я прожила прекрасные восемнадцать лет, каждую минуту чувствуя твою любовь. Многие за всю жизнь не получают столько любви, как я. Ты знал, что в корзинке на твоём пороге отродье, и мог утопить её в озере, как остальные. Ты растил меня, зная, что не увидишь взрослой. Что у нас всего восемнадцать лет. Ты ни разу не задумался, стоит ли оно того. Я не всегда была послушна, делала глупости, капризничала и ленилась, но ты ни разу не упрекнул меня. Ты очень хороший человек, отец. Я счастлива, что прожила эти годы с тобой.

— Я виноват в том, что не удержался. Перед твоим… появлением в городе был мор. Дети умирали один за другим, умерла и наша новорождённая дочь. Моя жена не выдержала горя и повесилась. Я подкупил врача и викария чтобы её похоронили как умершую от горячки, а не за оградой, как самоубийцу. Тело младенца положили к ней в гроб. Тогда было столько похорон, что никому не было дело до чужого горя. Мне было очень плохо тогда…

— Представляю… Нет, не представляю. Я не успела потерять ничего столь же дорогого, — сказала девушка. — Бедный, бедный отец.

— А потом пришла она.

— Ведьма?

— Да. Она была прекрасна: беловолоса, стройна, красива, одета в чудесное платье, пахла ванилью и страстью. Ведьма обещала утешение и я… согрешил с ней. А через несколько дней нашёл на пороге сплетённую из озёрной травы корзинку.

— Я правда похожа на неё?

— Да. Не знаю, почему ты. В ту ночь корзинки оказались на многих порогах. Не все избавились от них