нужно уехать на пару-тройку дней, но, если по возвращении опять застану тут панихиду, я… я вам напризываю столько всего чудесатого — скучно не будет!

— А нам и так не скучно, призыватель ты наш, — с улыбкой поднялся из-за стола Эрик, в скромном черном костюме и с повязкой на одном глазу.

— Графыч! — обрадовался я.

— Меня ведь назначили главным по твоей собачьей своре — так я вместе с ней и вернулся, не смог бросить. Так что чудес нам твоих уже и так хватает!

Мы обнялись.

— И куда ты их дел? — спросил я. — Ну, собак в смысле?

— Угадай, — буркнул наш медведь. — Выселили меня, понимаешь. Бога-покровителя потеснили ради своры псов!

— Вот ведь сволочи! — широко улыбнулся я, радостно хлопнув еще раз Графыча по плечу.

— И не говори, — вздохнул Та’ки, внимательно глядя на меня своими глазками-пуговками. — Предатели! Одни кладовку отжимают, другие — покровительство от других богов принимают… Третьи в бухле и печали меры не знают… Дальше стихов не придумывается — никак не подберу рифмы к слову «жопа».

Я стал серьезным.

— Ты знаешь — у меня не было выбора.

— Знаю, — вздохнул медведь. — А у Януса — был, Зевс его побери, — вздохнул он вдруг с такой нескрываемой горечью в голосе, что мне стало не по себе.

Таким я еще нашего медведя не видел.

А Та’ки, качая ушастой головой, все повторял:

— Да, у Януса — был. У Сета — у Сета не было. Тут я согласен. Но у Януса!..

Я подошел к Та’ки. Присел рядом, чтобы оказаться с ним глаза в глаза.

— Нельзя винить огонь за пожар, — сказал я, чувствуя, как в горле опять сжимается комок. Но я не мог сейчас замолчать или спрятать глаза. Не имел права. Я должен был говорить, и смотреть в покрасневшие глаза Та’ки точно такими же глазами — чтобы он смог услышать меня. — Ты же знаешь Яна. Знаешь лучше, чем мы все. Не было у него выбора. И в том, что его так понесло, есть и моя вина. Если бы я смолчал, все могло повернуться иначе. Но я не смолчал. Прости меня. И прости его.

Я встал, окинул взглядом харчевню. Ника смотрела на меня с восхищением, Азра — хмуро и сосредоточенно. Майя — с надеждой.

Они все от меня чего-то ждали. От чего всем стало бы легче дышать.

А что я мог им предложить?

Только то, во что верил сам.

И я заговорил, потому что слова — это единственное, что у меня сейчас было.

— Слушайте, мы же — «Парящий гриф». Леандр, помнишь легенду, которую мне рассказывал в первый день, когда я пришел? Чудаковатый обрезок без рода и племени, которого приютил Ян. И тогда ты сказал — стань, как гриф. Тот, что набрался терпения и парил в вышине, превозмогая усталость и боль — до той поры, пока не смог победить врага и отнять у него свое. Мы тоже поразим своего врага. Я верю в это. И сделаю все, чтобы вернуть Яна вместе с его женой — чем хотите, клянусь! Но нужно набраться терпения. И мы справимся.

— Для начала соберем-ка всю посуду и поможем Леандру с Никой навести порядок, — хмуро предложил Азра.

— Да, Янус за такой бардак нам бы так наши жопы прорифмовал — Та’ки бы позавидовал, — хмыкнул Рыжий.

Харчевня зашевелилась. Безжизненная тишина наполнилась живым гулом.

Протолкнувшись между Шрамом и Бобром, Ника выскочила ко мне и бросилась на шею.

— Даня… — всхлипнула она.

Я ее обнял. Погладил по пушистым ушкам и волосам.

— Эй, все хорошо.

— Ты скоро вернешься? — спросила она, заглядывая мне в лицо.

— Не знаю, — честно ответил я.

— Ну и ладно, — вздохнула она. — Ты, главное, возвращайся.

Вместо ответа я наклонился и поцеловал ее в розовые губы — быстро и деловито, как солдат перед боем.

В зеленых глазах Ники застыло выражение растерянного удивления. Я выпустил ее из рук — и, подняв голову, встретился с пристальным взглядом Лилит.

Она стояла чуть поодаль, скрестив руки на груди. Напряженный гладкий хвост демоницы ритмично посвистывал у нее за спиной.

Но мне сейчас было не до разборок внутри нашей нечаянной шведской семьи.

— Позаботьтесь друг о друге, пока меня не будет, — сказал я Ли. — Ты — за старшую.

— Ладно, — отозвалась она.

Я вышел из таверны, сел на коня и помчал к городским воротам, чувствуя, что пустота внутри, оставшаяся после пленения Яна, начинает заполняться каким-то теплом и новым смыслом.

Я все исправлю.

Не один, так с союзниками.

И это будет круто, черт побери!

Проехав ворота, я придержал коня.

Проклятая пурга не прекращалась. Опускавшиеся сумерки скрадывали обзор, и как я не всматривался в колючую белую непогоду, нигде не мог различить ни пешего силуэта, ни всадника.

Покрутившись на месте, решил проехать чуть дальше.

И метров через пятьдесят впереди на дороге заметил какие-то странные темные возвышения, засыпанные снегом.

— Твою мать, — пробормотал я себе под нос, и, ударив коня пятками под бока, поспешил вперед.

И через минуту понял, что не ошибся в своих предположениях. На дороге лежали два мертвых тела.

Спешившись, я подошел к одному из них.

Мертвец лежал ничком, раскинув руки и ноги. Снег под ним стал грязно-красным, а в спине торчала рукоять ножа. Перевернув покойника, я увидел знакомое немолодое лицо посланника, недавно отыскавшего меня в доме у Стеф.

А рядом со стариком лежала женщина. Она была одета в мужской костюм, коротко стриженые темные волосы облепило снегом. На вид ей было не больше тридцати, и даже сейчас я не мог не заметить, что она очень красива — крупный чувственный рот, правильные черты. На руке — точно такой же перстень, как тот, что я получил от Альбы.

Сколько ран было у нее на теле, сказать было сложно — на ее груди, животе, руках и ногах вся одежда была изрезана.

— Вот тебе и портальный, — проговорил я, переводя ошарашенный взгляд с одного трупа на другой.

И тут я услышал стук копыт у себя за спиной.

И мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто это в такую пору примчался посмотреть на мое отбытие в Черные кости!

Потому что это могла быть только