— Надо поприветствовать Василия Андреевича, — сообщил Олег и, заметив, как помрачнел мой отец, дополнил: — Стася, составишь мне компанию? Не хочу, чтобы этот разговор затягивался надолго, а при такой прекрасной леди, уверен, даже Василий Андреевич потеряет дар речи.

— Спасибо за комплимент, — я почувствовала, что краснею, хотя понимала: Олег будет предельно любезен со мной, особенно при папеньке. Мы ведь должны поддерживать иллюзию прекрасных отношений, даже легкой влюбленности, если в самом деле хотим достигнуть успеха. — Конечно, пойдем.

Отец явно с трудом сдержался, чтобы не сказать Олегу, что зачем ему вообще этот Василий Андреевич. Я же была рада возможности оказаться подальше от этого парада лжи и улыбаться знакомым людям просто потому, что так принято в обществе, а не потому, что я должна их обманывать, как Викки и папеньку. Было в этом всём что — то противоестественное и вызывающее у меня легкое отвращение, и как бы я ни пыталась с ним бороться, не могла избавиться окончательно.

Как и ожидалось, разговор продлился недолго. Василий Андреевич, само собой, не стал обсуждать дела при дочери его конкурента, Олег не был настроен на то, чтобы общаться с деловыми партнерами, скорее, просто воспользовался возможностью лишний раз подразнить моего отца и напомнить ему о том, что он пребывает в зависимом положении.

— Ты очень бледна, — отметил Олег, придерживая меня за талию. — Что-то случилось?

— Всё в порядке, — бледна?

Неужели и вправду так сильно переживаю, что это уже написано у меня на лице?

— Точно? — изогнул брови Олег.

— Ты же говорил, — я попыталась быть смелой, — что я красивая.

— Одно другому не мешает. Ты всё ещё безумно привлекательна, — протянул Олег. — Но, к сожалению, выглядишь болезненно. Ты хоть что-нибудь ела?

Он привлек меня к себе, заглядывая мне в лицо, и я с трудом подавила желание отвернуться, появившееся, наверное, где-то на уровне инстинктов. Моё сознание упорно сопротивлялось, не позволяло мне отвечать взаимностью, хотя — да, смысл врать, мое сердце каждый раз билось быстрее при виде этого мужчины.

И мне это не нравилось.

— Ела, — проговорила я. — Всё в порядке. Просто я не в восторге от перспектив провести тут весь вечер.

— Мы можем задержаться только на час, а потом уехать, — Олег с заботой коснулся моей щеки. — Единственной целью, с которой я сюда прибыл, было вручить цветы и подарок дочери делового партнера, вот и всё. Не думал, что встречу тут ваше семейство.

— Мой отец — очень продуманный человек, — улыбнулась я. — Он был уверен, что Василий Андреевич тоже предложит свою дочь как разменную монету.

— Иру? Мы знакомы года два минимум, и он до сих пор этого не сделал.

— Значит, в нем порядочности гораздо больше, чем в моем отце. Советую подписывать договор именно с Василием Андреевичем, — усмехнулась я и прикрыла глаза.

И вправду, голова кружится. От усталости? От волнения? Хорошо, что мы хотя бы отошли в сторону, и на нас не смотрит целая толпа гостей.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь? — Олег наклонился ко мне ещё ближе, и наши губы практически соприкасались. Наверное, со стороны мы походили на парочку, которая скрывается в кустах, чтобы урвать поцелуй-другой…

Возможно, этот поцелуй и вправду состоялся бы, если б не раздавшийся вскрик — и звук чьего-то падения на фоне неожиданно притихшей музыки.

Олег дернулся, поворачиваясь на звук, да и я сама подалась на звук, реагируя на происходящее более остро, чем следует. А потом едва сдержала раздраженное хмыканье, поняв, что произошло.

Викки бухнулась в обморок отнюдь не изящно, как викторианская леди. Она лежала на зеленой траве, как-то причудливо раскинув руки в стороны, и определиться, была она бледна или нет, оказалось невозможным из-за слоя косметики, наложенного на лицо.

Выглядевшее теперь несколько жалко платье задралось, обнажая лодыжки — не самая соблазнительная часть женского тела, по крайней мере, в двадцать первом веке голыми до колена ногами никого не удивишь. Тем более, если речь идет о Викки. Тем не менее, она сделала всё, чтобы этот обморок выглядел естественно. Даже глаза открыла уже секунд через пятнадцать, а не валялась без чувств десять минут, дожидаясь, пока сюда приедет скорая из какой-то дорогущей частной клиники.

И, разлепив наконец-то веки, уставилась, разумеется, на Олега. Отец, копошившийся возле жены в первую очередь ради того, чтобы произвести впечатление любящего мужа и сгладить ситуацию, чем потому, что настолько сильно переживал за неё, был примерно на той же линии, и он наверняка полагал, что Викки на него смотрела.

О да. Три раза "ха".

Зря она это сделала. Папенька терпеть не может больных. Когда моя мама падала в обмороки — а она делала это по-настоящему, — где-нибудь в людном месте, папа всегда копошился вокруг неё. Дома же вычитывал, говорил, что мы не в викторианском обществе, чтобы терять сознание. Больна — не ходи никуда.

Как мило.

Но я не удержалась, взглянула на Олега и обнаружила, что он тоже был бледен и не сводил глаза с Викки. Сжимал зубы, как будто пытался каким-то образом удержать клокотавший в его груди гнев, но ничего не мог с собой поделать.

Неужели она ему настолько небезразлична? Откуда вся эта палитра эмоций от беспокойства до ненависти? Ведь сейчас он наверняка переживает за неё. Со стороны — то это выглядит естественно.

— Дрянь лживая, — прошипел Олег, разбивая напрочь все мои иллюзии о его теплых чувствах к Викки. — Опять по кругу?

— О чем ты? — прошептала я, касаясь его руки.

Мужчина повернулся ко мне, взглянул, как будто не до конца понимая, кто я и что здесь забыла, а потом вдруг достаточно спокойно улыбнулся.

— Когда она "была беременна", тоже в обмороки падала, — протянул он. — точно так же. Говорила, от слабого здоровья.

Викки? Насколько я понимаю, папенька не взял бы в жены никого со слабым здоровьем. У него же пунктик по этому поводу! Но если Виктория расскажет отцу, что она беременна, наверняка заработает несколько немаловажных плюсов.

Мерзость какая…

— Пойдем, — Олег потянул меня за руку. — Надо подойти, помочь.

Теперь он выглядел совершенно спокойно, умиротворенно, с лёгким беспокойством, которое можно испытывать по отношению к постороннему человеку — это чувство скорее вежливое, чем искреннее, но зато отлично вписывается в обстановку делового мира. Лавров прекрасно знал, что делает.

Он помог отцу поднять Викки с травы, поддерживал её, не забывая при этом то и дело оборачиваться ко мне, будто сверяя, не ушла ли, не свалилась ли в обморок сама. Но я не была склонна к притворству, если речь касалась здоровья, и искренне надеялась, что вела себя не менее естественно, изображая хотя бы подобие беспокойства о мачехе.

— Что-то голова кружится, — пожаловалась Виктория, опираясь больше о руку Олега, чем о моего отца, и подняла на него затуманенный взгляд. — Возможно, вы и правы были, когда говорили насчет причин моего дурного самочувствия.