По дороге видела дом Вилли – его покрыли новеньким сайдингом, а примечательный дом из шпал на одной из тихих улиц по пути к озеру снесли. Участки на этих улицах все в цветении плодовых деревьев и садовых цветов, красота, благоухание, молодая зелень, начало июня. На озере было несколько человек с маленькими детьми, Егор играл в песочнице на пляже, хотя мы и пытались увести его оттуда из-за опасений, чтобы он не подцепил коронавирус, который сейчас может быть на любых предметах, которые трогали люди. Погуляли по лесу рядом с озером: негромкое птичье пение, сосны, ели, черничные кустики, вереск, мох, сухая хвоя под ногами. Хочется идти в лес дальше и дальше, до Ветреного, Радужного, Чёрных озёр, дойти до болота Неодолимого. Если пройти лес насквозь – когда-нибудь выйдешь к Ладоге, но это должен быть поход с палаткой и ночёвками, и непонятно, как преодолеть огромное болото в середине леса.

Приехал Денис, прошёл по лесу больше двадцати километров, вошёл в лес у Малого Борковского, дошёл до Радужного, потом до Чёрных озёр, вышел со стороны Осиновского. В лесу ни одного человека. Видел, как лес горит. Лесной пожар. Прямо там, где он шёл, горели сосны и ели, моментально вспыхивали, как факелы, шёл вдоль стены огня. Лес был сухой, загорался быстро, как порох. Позвонил в службу, сообщил о лесном пожаре, там ответили, что уже знают, выехали. Денис остался у нас ночевать в сарае. Вечером ходили на Блюдечко, запускали ракеты: жёлтую, зелёную и красную. Говорили о разном: о том, зачем люди пойдут голосовать за поправки к Конституции, и об онтологическом доверии к иерархии, свойственном конформистам, об «органиках», которым хорошо среди вещей, о тибетской йоге сновидений, психоанализе Юнга, понятии игры у Хейзинги и Витгенштейна, об истории как сновидении, о том, почему снятся рыцари, о пяти процентах людей, которые не могут причинить боль другому, как бы им ни обосновывали необходимость это сделать, и о посадке деревьев – за последний год Денис с соседями-единомышленниками посадили несколько десятков деревьев в своём районе. На следующее утро мы с Денисом встали в шесть, поехали в город – мне надо было к врачам, на один день. В шесть утра было тихо и зелено в мире, только птицы пели по-утреннему взволнованно, чуть накрапывал дождик, земля казалась раем, если бы не надо было ехать к врачам.

Провела весь день в клиниках, вымотанная поехала обратно вечером. Было дождливо, серое небо. В окнах электрички – лес, молодая листва, платформы с лужами, выходящие из вагона люди с рюкзаками и зонтиками, заборы, теплицы, домики, заросли травы, какие-то неведомые просёлочные дороги, поваленные стволы, длинные тонкие сосны и раскудрявые июньские лиственные деревья, пушистые ели, дороги, уходящие в холмы и спускающиеся с горок, огромные Кавголовские озёра с обеих сторон от железной дороги, какие-то пригородные автобусы и универсамы у станций и снова лес, путевые столбы, горы щебня, боковое ответвление рельсов – одноколейка, уходящая в зелёную неизвестность, дым из труб, ржавые заброшенные вагончики, болотные топи в лесу, выкорчеванные корневища, валуны, остатки кострищ вдоль рельсов, красивая зеленоватая река, не доезжая 54 км, какие-то обугленные доски, сваленные ветки, зелёные поляны под накрапывающим дождём, военная часть, снова река, красивый елово-сосновый лес, всё более сказочный по мере приближения к даче, густой, дремучий, и тропы, в него уходящие, с мокрым песком, озеро и какие-то хижины на берегу, болотце, утыканное тонкими стволами, и снова дремучий лес и песчаные дороги, стук колёс, капли, ползущие по стеклу, мокрое тёмно-серое шоссе рядом с Орехово и, наконец, платформа 67 км с разбитой скользкой песчаной дорогой в сторону шоссе. Хочется отдохнуть дома, на пару дней забыть о медицине.

На маленьком озере видели бабушку-флейтистку, её музыку разносил над озером ветер. Она играла El condor pasa, сидя на корнях. В песке у озера трое её внуков строили плотину. Потом она подошла к ним, участвовала в их игре, видно было, что она замечательная, творческая бабушка, мальчишкам повезло. Егор тоже пытался принимать участие в общей игре, но скорее мешал старшим мальчишкам, сыпал песок на их плотину. Вечером попали под дождь, опять на озере, – всё потемнело, и дождь рванул. Мчались домой. Я сказала: «Лето не лето, если ни разу не попал под дождь». Потом мылись в натопленной душевой, мыли Егора. Помню, как в детстве на дачной кухне меня мыли в тазах в грозу. Помню и старую, разрушенную уже душевую, где мы тоже когда-то мылись. Мытьё на даче – всегда целое приключение, ритуал, требующий длительной подготовки. Оно ассоциируется у меня с вечером и грозой. Мы с мамой в старой душевой мылись вместе, она меня мыла, когда я была маленькой, и я очень любила смотреть на мамину грудь, от неё веяло чем-то хорошим и любимым, даже через годы после того, как меня от груди отлучили и я забыла вкус материнского молока.

Снова ездила в город. Делала МРТ головного мозга и шеи. Результата пока не знаю, возвращаюсь на электричке на дачу. Огромные новые дома в Девяткино напоминают Реутов – наше подмосковное место жительства в осенне-зимнее время. Девяткино – граница города и области, пограничная территория. Здесь кончается городской мир и начинается лесной, озёрный, зачарованный мир Карельского перешейка. Это граница мира людей и мира природы (тоже изрядно захваченного людьми, конечно). Здесь обитают голуби, люди с тележками, цыгане. Подъезжает поезд и пожирает всех, кто ждал его на платформе. Места, которые я опознаю как «свои», родные, начинаются с Лемболово. Военная часть, стрельбище. Проехали над рекой. Лес уже совсем хороший, сосново-еловый, красивый, дремучий. Очень долгий перегон между Лемболово и Орехово, нет никаких дач, только леса. Солнце над лесом готовится к закату, подсвечивает верхушки сосен. У самого Орехово появились дачки, следы жизни человека. На следующей я выхожу. Лес вдоль ж/д – это наш лесочек у станции, где мы собирали лисички и ландыши в детстве. Вот и моя платформа. Выхожу навстречу солнечному вечеру на даче, свежайшему воздуху, пению птиц. Результаты МРТ пришли в личный кабинет на сайте клиники – они хорошие.

Сидела белой ночью на участке, писала стихи. Было светло и тихо, прохладно, кусали комары. Стихи были про ночь, про то, как она падает, спускается, какая она бывает и как преображает всё. Есть час, когда замолкают птицы, а потом они снова начинают петь, уже по-другому. Зацветают оставшиеся на участке яблони. В траве расцвели ландыши. Это время белоснежных яблоневых садов, ландышей в траве, белых ночей.

Пришёл жаркий день, +27, и я снова поехала в город к врачам. В людной электричке, полных вагонах метро, где маски носят далеко не все. Еду в чёрной маске, резиновых перчатках, и такая уже усталость от этой пандемии, от того, что нет ей конца и края, а жизнь не ждёт, не пересидишь её всю дома, в изоляции.

Жаркий день на пляже. На Малом Борковском множество людей, разложены разноцветные подстилки на траве, пляж похож на лоскутное одеяло. Дети на самом солнцепёке роются в песке, строят плотины, водоканалы. Многие купаются. Мы не купались, но ходили с Егором по воде, мочили ноги. Пили пшеничное пиво, сидели на подстилочке, следили, как Егор в песке играет. Хорошо, как будто на каком-то курорте. Малыши бегают голыми, молодые родители носят по пляжу аппетитных толстых младенцев. Вроде всё хорошо, но я практически постоянно думаю о смерти. На пляже, в торговом центре, где угодно, я вижу не только наслаждающихся и счастливых людей, но и людей, которые будут умирать, собственно, все мы уже умираем – на пляже, в торговом центре, когда смеёмся, когда играем с детьми, это бардо умирания, которое длится от рождения до смерти. Это больше, чем можно выдержать, – странное, непонятное знание, что однажды и мой сын умрёт, что и он не вечен, что где-то есть предел всему. На участке зацвела спирея. Кусты спиреи растут у нас прямо перед старым домом, они – часть моего детства, моей вечности. Когда-то рядом с ними на поляне стояли маленькие пеньки, оставшиеся с тех времён, когда участок был лесом, я по ним прыгала. Время, детство, смерть – странные вещи. Здесь, на даче, они особенно близки. Вечером загромыхало, началась гроза, жара спала. Под дождём видела огромную лягушку, коричневатую со спины, а брюхо – зелёно-пятнистое, глаза угольно-чёрные, она прыгала по тропе мимо жасмина. Мы посмотрели друг на друга, она посидела немного рядом со мной и поскакала дальше.