– Что он делает?!

– Дает нам шанс, – ответил Хизаши и вышел из круга, но только Кента сделал шаг вслед за ним, обернулся и толкнул ладонью в грудь. – Ты остаешься.

– Если я прав, ты тоже ел то данго!

– И что? Может, я особенный?

В улыбке, растянувшей его тонкие губы в холодную, пугающую гримасу, крылся ответ. Кента замер в паре сунов от слабо светящейся черты барьера.

– Будь осторожен.

Взмыли вверх подхваченные ветром полы сливового хаори. Мацумото закружил в странном танце, и Кента готов был поклясться, что раскрытый веер в его руке оставляет за собой мерцающий след. Это и есть ки? Кента стыдился своей слабости, того, что вынужден прятаться, пока кто-то рискует за него жизнями. Хизаши заставил онрё взвыть от ярости и боли, ее слепой взгляд нашел его, но что-то не давало злому духу приблизиться. Вот Хизаши прижал два пальца к губам и, застыв на месте, зашептал заклинание. Теперь Кенте многое стало понятно, но многое еще больше запуталось.

Прогнав сомнения, он все-таки вышел из круга.

Онрё вскинула голову, почувствовав его. Тело вмиг наполнилось тяжестью, но Кента не отступил. Его придавливало к земле чувством вины, сожаления и печали, они превратились в нити, что привязали его к мстящему духу. И все же Кента собирался бороться если не с ней, то хотя бы с самим собой.

Мацумото широко развел руки, и онрё забилась, будто пойманная в силки.

И в тот же миг все вокруг наполнилось ярким светом и шумом, словно кто-то вспорол кокон, в который они были завернуты все это время. Кента прикрыл глаза рукой, а когда снова смог видеть, обнаружил, что их окружили люди в одинаковой черно-красной одежде, у всех за пояс были заткнуты мечи, а напротив выставленных ладоней зависли бумажные полоски талисманов-офуда. То, что поначалу звучало неразборчивым шумом, оказалось словами заклинания, и несколько голосов сливались в один.

Они были на площади, словно и не плутали по городу, и все оставалось прежним, кроме одного – призрачной фигуры онрё, окутанной черным дымом. Мацумото не было, и Кента принялся искать его взглядом, но нашел лишь Мадоку и жмущуюся к нему заплаканную Умэко.

– Разойдитесь! В сторону! – раздался отчаянный крик, и толпа испуганных зрителей расступилась, выпуская на открытое пространство седого мужчину, в котором Кента узнал хозяина рёкана, господина Танаку. Он со стоном упал на колени и протянул руки к плененному духу.

– Тэруко! Как же так, Тэруко!..

Он безутешно заплакал, но никто ничего не понял, наверное, кроме Кенты. Он хотел было подойти к Танаке и успокоить, но за ним возникли двое дзисинцев и приставили мечи к его шее. Он не сопротивлялся, только безмолвно протягивал руки к тому, что когда-то было душой его дочери.

– Я не хотел так, – услышал Кента тихий голос. – Я не знал, что так будет…

Вокруг онрё собралось кольцо из вспыхнувших золотистым светом талисманов, оно сжималось и сжималось, пока не превратило злой дух в дымчатую сферу с потрескивающими в ней багровыми искрами-молниями. Один из оммёдзи вышел вперед, и сфера приземлилась ему на ладонь, после чего оказалась в тканевом мешочке с вышивкой в виде двух сражающихся тигров – гербом Дзисин.

– Вы трое, – высокий неприветливый оммёдзи ткнул в Кенту и Мадоку с девушкой ножнами, – не покидайте город пока. С вами был кто-то еще?

– Был… – начал Мадока, но Кента решительно его перебил:

– Было темно и страшно, – сказал он, – но мы больше никого не повстречали.

Мадоке хватило сообразительности не разоблачать его обман, а Умэко при виде родных, кинувшихся к ней сквозь оцепление Дзисин, казалось, вообще позабыла обо всем на свете от облегчения. Кента смотрел строгому дзисинцу в глаза и ждал, когда тот поймет, что его обманывают, но к нему подошел товарищ и мягко тронул за локоть.

– Сакурада, идем. Оставь детей в покое, ты их пугаешь.

Ножны опустились, и Кента украдкой перевел дух.

– Хорошо, – кивнул названный Сакурадой. – Празднуйте дальше.

Однако даже с уходом оммёдзи веселье не вернулось на площадь. Может, людям, живущим под боком у величайшей школы оммёдо и экзорцизма, и не в новинку такие зрелища, Кенту оно выбило из колеи. Он положил ладонь на бешено стучащее сердце и спросил себя: зачем он солгал?

Потому что Хизаши не хотел, чтобы о нем узнали.

Потому что он помогал Кенте, хотя не обязан.

Потому что у него есть тайна, и Кента по себе знал, что она наверняка печальна.

– Эй, Куматани! – услышал он голос Мадоки Джуна и поспешил прочь. В рёкан. Туда, где, он верил, еще успеет увидеть Мацумото Хизаши.

По комнате гулял сквозняк, жаровни давно растеряли свое тепло, и о недавней духоте напоминал лишь легкий запах тлеющих углей. Оба футона были убраны, и казалось, здесь никогда никто не останавливался.

Кента тяжело дышал после долгого бега, и шум дыхания был единственным звуком, что нарушал тишину. Мацумото ушел, оставил наедине с его вопросами, унося с собой свои секреты. Кента так и стоял на пороге, не входя внутрь, но и не зная, куда пойти дальше, как что-то холодное коснулось лопаток и надавило, толкая вперед.

– Если собрался войти, входи, – проворчал за спиной голос Мацумото. – Я не змея, чтобы проскользнуть мимо тебя.

Кента посторонился, и Хизаши внес в комнату поднос с дымящимся чайником и двумя чашками. Поставил на стол и обернулся.

– Так и будешь стоять?

– Я не сказал оммёдзи, что ты был с нами, – зачем-то сразу сообщил Кента. Хизаши перекинул волосы с плеча за спину и невозмутимо ответил:

– Лгать нехорошо, ты же в курсе?

– Если бы я сказал правду, они бы… – начал Кента, но наткнулся на насмешливый взгляд Хизаши.

– Вот ты смешной, – фыркнул он. – Еще скажи, решил защитить меня от Дзисин. Только вот мне защита не нужна, все равно завтра я сам приду к ним, чтобы стать их учеником. Забыл?

Кента почувствовал себя глупо: не говоря прямо, что не хотел дать оммёдзи узнать, что Хизаши – ёкай, он и правда как будто нес околесицу. Мацумото верил, что отлично скрывает свою суть, и в этом даже было что-то милое.

– Почему ты улыбаешься? – насторожился Хизаши.

– Просто так. Рад, что все закончилось. Только я не понимаю, как так вышло, что онрё ослепла и преследовала тех, кто отведал данго из той лавки с фестиваля. Если, конечно, все именно так.

– Вот ты мне и скажи. Будущий ученик оммёдзи должен уметь разбираться в людях.

Кента стушевался под его немигающим взглядом. В городе,