среди множества людей, в Мацумото все реже проступали нечеловеческие черты, вероятно, он становился еще осторожнее и осмотрительнее. Так все-таки кто же он? С кем Кента разделил один зонт в дождливый месяц хризантем?

– Ты много путешествовал, должно быть, можешь дать мне несколько уроков, – сказал Кента и остался доволен тем, как удачно вывернулся из положения. Пальцы Хизаши чуть дрогнули, всколыхнув поверхность чая в чашке.

– Тогда давай начнем с начала, – предложил он. – Но перед этим не будешь ли ты так добр развести огонь? Холодно.

Кента подчинился и пока возился с угольями, Хизаши неторопливо рассуждал вслух:

– У Танаки была дочь, Тэруко. Когда я наведывался сюда прежде, она была замужем за юношей из семьи зажиточных торговцев и родила ему сына, но продолжала помогать отцу в рёкане. Но вот прошло совсем немного времени, и мы узнаем, что Тэруко мертва. Полагаю, отец ее был безутешен. Я прав?

Кента на миг прервал свое занятие – раздувание огня круглым веером – и обернулся.

– Да, ты прав. Смерть ребенка очень огорчает родителей.

– Я тоже так подумал. Тогда дальше все могло быть следующим образом: Танака настолько впал в отчаяние, что решил наказать тех, кого винил в смерти своей дочери. Но что-то вышло из-под контроля, и онрё потеряла своих истинных жертв.

– Но почему тогда не предположить, что онрё появилась сама собой, обидевшись на тех, из-за кого погибла?

– Я думал об этом. Меня смутила ее слепота. Онрё – злые духи, они не страдают человеческими недугами, а Тэруко, насколько я помню, не жаловалась на зрение при жизни.

Кента задумчиво помахивал веером, сидя на коленях возле жаровни. Мацумото Хизаши говорил складно, а знаний, чтобы усомниться в его правоте, у Кенты не хватало, да и в своем умении разбираться в людях он тоже с некоторых пор разочаровался. Однако же ему не хотелось верить, что Танака способен на такую изощренную месть.

– Вина семьи мужа была доказана? Отчего умерла Тэруко? – спросил он.

– Не знаю. Насколько мне известно, большинству людей плевать на справедливость, у каждого она исключительно своя. Если Танака верил, что та семья свела Тэруко в могилу, то никто бы его не разубедил.

Кента посмотрел на пышущие жаром угли и горько усмехнулся. Да, он знал, что убежденные в чем-то люди не способны услышать голос разума. И именно поэтому он решил больше никогда не винить кого-то до тех пор, пока груз доказательств не заставит его.

– Горе и правда может сделать человека глупцом, – сказал он тихо. – Но злодеем? Господин Танака не показался мне таким.

– Ты слишком наивен.

– Тогда скажи, как простой человек, владелец рёкана, смог сделать из своей мертвой дочери онрё и заставить ее охотиться на людей?

– Ты же сам говорил о тех сладостях…

– А если я ошибся?

Их взгляды встретились, и Кента быстро отвел свой в сторону, не хотел, чтобы Хизаши еще больше разочаровался в нем.

– Ты не ошибся!

Этот голос принадлежал не Мацумото.

Седзи распахнулись с громким шорохом, и на пороге комнаты возник запыхавшийся Мадока Джун.

– Куматани-кун, ты просто невероятен! – воскликнул он и, войдя, тут уже рухнул на дзабутон напротив Хизаши. – Я поговорил кое с кем из Дзисин. Танака не стал ждать допроса в стенах школы и признался во всем на месте. Хотите узнать подробности?

Хизаши скривился, но промолчал, а Кента пересел поближе, хотел было предложить гостю принести чистую чашку, но тот схватил чайник и опрокинул его содержимое в себя прямо так, из носика. Лицо Мацумото при этом стало еще кислее.

– Светлые ками, где воспитали эту мартышку? – проворчал он.

– Ты!..

Кента замахал руками, останавливая очередную перепалку.

– Нам очень интересно, расскажи, что ты узнал?

Мадока приосанился и, кашлянув и вытерев губы тыльной стороной ладони, важно начал:

– Вот что я слышал собственными ушами после того, как вы оба сбежали. Танака признался, что это он натравил онрё на обидчиков его дочери. Якобы, семья мужа дурно с ней обходилась, а после и вовсе затравила до смерти. Семья у них богатая, вот, думал Танака, они и откупились. И вот однажды пришел к нему человечек один, по виду бродячий гадатель, и говорит, мол, если хочешь отомстить за дочку, есть способ. И научил его, как призвать онрё и обмануть ее – вместо того, кого она ненавидит, подсунуть ей другого.

– И как же? – вкрадчиво поинтересовался Хизаши.

– А кто знает? – пожал широкими плечами Мадока. – Это уж Дзисин точно оставит в секрете. Только вот не сказано было Танаке, что онрё эта будет – его собственная дочь. Представляете? Я даже не слышал никогда, чтобы такое случалось.

Кента перевел вопросительный взгляд на Мацумото, и тот пояснил:

– Онрё становятся души несправедливо обиженных, кто не смог расстаться со своей обидой и переродился в злого духа. Сам.

– А из Тэруко злого духа сделали, – встрял Мадока. – Вот и ищут того гадателя, что способ подсказал. Да только найди его теперь.

Он снова припал к почти опустевшему чайнику. Хизаши задумчиво смотрел в стену, а Кента думал о том, как жестоко поступили с несчастной мертвой Тэруко.

– Но подождите, – вдруг осенило его. – Среди нас четверых не было никого из семьи мужа Тэруко. Или это Умэко?

– Умэко из другой семьи, – ответил Мадока.

– Неужели все-таки то данго? – сам у себя спросил Кента.

– Данго? – оживился Мадока. – Лоточник в маске подарил мне один.

– У него был фонарь с ликорисами?

– Верно. Я еще подумал, дурной он, что ли, совсем?

– Та женщина с внуком, – торопливо заговорил Кента, – тоже получили от него угощение бесплатно, но женщина сказала, что больше не ест сладкое, хотя раньше, похоже, очень любила. Она отдала данго внуку, а он – мне.

– Получается, ты спас внука господина Танаки, – заметил Хизаши.

– Это вышло случайно, – отмахнулся Кента и тут представил, что было бы, попадись онрё не они с Хизаши, а беззащитный маленький мальчик. Мацумото хитро сощурился.

– Что? Больше не считаешь Танаку невинным?

– Дело не только в этом. Угостив тебя, я подверг твою жизнь опасности. Прости.

– Прибереги свое красноречие до Кёкан, там оно пригодится тебе больше.

В словах Хизаши Кенте почудилась насмешка. Он больше не был так непоколебимо уверен в своем выборе, и это начало мучить его, потому и в каждом слове и жесте Мацумото он видел намек. Он больше не уговаривал и не соблазнял – он будто ждал, когда взрастут посеянные им семена.

– Я взял угощение у торговца в маске, тебе его отдал ребенок, а Мацумото разделил его с тобой, – призадумался Мадока, – возможно, Умэко