— О, привет, так это вы! — весело воскликнула она. — Ну, конечно, должен. Я больше всего люблю магнолии.

— Ну а ваши какие любимые? — спросил Джемайму Тим Мэйкпис.

— Очевидно и не оригинально. Розы, конечно.

— Лилии, — улыбнулся отец Джордан. — Что тоже вполне очевидно.

— Ассоциируются с Пасхой? — фыркнула мисс Эббот.

— Именно.

— Ну а ваши? — спросил Тима Аллейн.

— Хмель, — весело ответил он.

Аллейн усмехнулся:

— Ну вот вам, пожалуйста. У каждого свои ассоциации. Что до меня, то мне милее всего сирень, навевает приятные детские воспоминания. Но если даже от пива порой начинает тошнить, то если вспомнить, что моя нянька, которую я терпеть не мог, прикалывала к фартуку ветку сирени, или что у отца Джордана лилии ассоциируются со смертью, все мы готовы в ту же секунду возненавидеть и вид, и запах этих своих самых любимых цветов.

Мистер Мэрримен взглянул на него с жалостью.

— Не самый, — заметил он, — удачный пример элементарного по сути своей предположения, но, к сожалению, довольно распространенный.

Аллейн отвесил ему поклон.

— Ну а вы что предпочитаете, сэр? — поинтересовался он.

— Да ничего. Ровным счетом ничего. Честно говоря, меня эта тема ничуть не интересует.

— А я считаю, это просто божественная тема! — воскликнула миссис Диллингтон-Блик. — Я вообще обожаю узнавать что-то новое о людях и их пристрастиях. — Она обернулась к Дейлу, который тут же изобразил радостную улыбку. — Расскажите мне, какие цветы любите, — предложила она, — и я сразу пойму, каких женщин вы предпочитаете. Ну, давайте же, только честно! Ваш любимый цветок?.. Или я сама должна догадаться?

— Не иначе как агапантус? — громко произнес мистер Мэрримен. Обин Дейл со стуком поставил свой стакан на стойку и вышел из комнаты.

— Послушайте, мистер Мэрримен! — возмущенно воскликнул отец Джордан и поднялся из кресла.

Мистер Мэрримен вытаращил глаза и поджал губы:

— А в чем, собственно, дело?

— Вы прекрасно понимаете, в чем. Вы невероятно злобный и язвительный маленький человечек, и хотя лично меня ваши выпады не касаются, считаю своим долгом указать вам на это.

Этот публичный упрек, похоже, нисколько не смутил мистера Мэрримена. Напротив, даже развеселил его. Он зааплодировал, потом похлопал себя ладонями по коленям и рассмеялся тоненьким противным голоском.

— Я бы вам советовал, — продолжил отец Джордан, — извиниться перед мистером Дейлом.

Мистер Мэрримен поднялся, поклонился и произнес напыщенным тоном:

— Consilla formiora sunt de divinis locus[12].

Священник покраснел.

Аллейн, который не понимал, почему мистеру Мэрримену следует отдавать монопольное право на нравоучения, собрался с мыслями и все же нашел подходящую цитату:

— И тем не менее, сonsillium inveniunt muli se docti explicant[13].

— Я вас умоляю! — воскликнул мистер Мэрримен. — Как же часто приходится отмечать, что любая пошлость звучит куда лучше, если произносится на иностранном языке. Все, лично у меня есть намерение вздремнуть после завтрака.

И он затрусил к двери. Остановился на секунду поглазеть на жемчуг миссис Диллингтон-Блик и скрылся за дверью.

— Да что же это такое? — воскликнула она. — Из-за чего все это? Что вообще происходит? Почему убежал Обин Дейл? Причем тут какой-то агапантус?

— Наверное, — заметил Тим Мэйкпис, — вам ничего неизвестно об умбеликус глобула, цветке, который вырастила леди Агата, и гиацинтах, выращенных на «базе из дерьма»?

— Нет, это просто ужасно! — воскликнула миссис Диллингтон-Блик, одновременно смеясь и плача. — Ужасно и трагично! И как это непристойно и подло со стороны мистера Мэрримена.

— Да, — заметил Тимоти Мэйкпис, — не очень-то мы похожи на счастливую и дружную семью. Остается лишь гадать, как поведет себя наш мистер Чипс[14], когда корабль окажется в зоне тропиков.

— Будет выглядеть, как мистер Чипс, — заметил Аллейн, — а вести себя как Терсий[15].

— Вот это я называю низко пасть, — сказала Джемайма. — Все видели, как ужасно обиделся Обин Дейл. Побледнел прямо как полотно. А кто он вообще такой, этот мистер Чипс?

— Школьный учитель, — ответила мисс Эббот, на миг оторвавшись от книги. — В этом возрасте у них у всех портится характер. Такова жизнь.

Она так долго сидела тихо, что все забыли о ее существовании.

— Скажите, отец, я права? — добавила она после паузы.

— По всей вероятности. И это одна из причин подобного поведения. Что, однако, его не извиняет.

— Пожалуй, — жалобным тоном произнесла миссис Диллингтон-Блик, — будет все же лучше выбросить эти чудесные гиацинты за борт, согласны? — Она обращалась к отцу Джордану. — Думаю, так будет лучше. И дело не только в бедном мистере Дейле.

— Нет, — согласилась с ней Джемайма. — Мы должны помнить, что у мистера Кадди голова кружится при виде этих цветов.

— У мистера Кадди, по моему мнению, — заметила мисс Эббот, — голова идет кругом не только при виде этих гиацинтов. — Она опустила книгу на колени и окинула миссис Диллингтон-Блик выразительным взглядом.

— О боже! — миссис Диллингтон-Блик снова залилась смехом.

— Что ж, — заключил отец Джордан с видом человека, который отказывается замечать очевидное, — пойду, пожалуй, прогуляюсь по палубе, посмотрю, что там творится.

Миссис Диллингтон-Блик стояла как раз между ним и двойными дверьми и широко улыбалась отцу Джордану. А он стоял спиной к Аллейну. Стоял неподвижно секунду-другую, затем обошел даму и вышел из салона. Все умолкли, впрочем, ненадолго.

Миссис Диллингтон-Блик обернулась к Джемайме.

— Моя дорогая! — воскликнула она. — Я догадалась, что это за человек. Он реформатор и скрытый повеса.

Тут из коридора вошел мистер Макангус, все еще в шляпе. И застенчиво улыбнулся всем пятерым пассажирам.

— Ну, все утряслось? — осведомился он с нервным смешком, очевидно, опасаясь давать более жесткое определение случившемуся.