Я укусила его, почувствовала привкус крови во рту. Он зашипел, отстранился и бросил на меня яростный взгляд. Подняв его руку, я повернула надписью к нему и всунула под нос.

– Читай, – сказала резко, дрогнувшим голосом.

– Агата…

– Прочитай, что тут написано! – крикнула я.

Он закрыл глаза, покачал головой и выдохнул одними губами:

– Доверие.

Я кивнула и отпустила его запястье, брезгливо вытерев пальцы о подол своего платья.

– Тебе можно доверять, как ты думаешь?

– Агата…

– Я знаю, что меня зовут Агата! Ответь: тебе можно доверять? Честно.

Расмус замолчал, продолжая сверлить меня глазами. Глубоко вздохнул, качнул головой и отступил на шаг.

– Нет, – шепнул он.

– Он обманывал меня, он пользовался мной. Но он никогда не давал мне надежды, Расмус, – он начал трясти головой, а я продолжила, – Для меня он был просто любовником, не больше. Я никогда не… Я никогда его не…

Проглотив то самое, заветное слово, я сжала и разжала пальцы одной руки; второй вцепилась в толстую чёрную кожу так, чтобы не обронить.

– Ты хотел быть лучше своего папаши, но на самом деле ты такой же подонок, как и он, – выплюнула я слова, чтобы больнее его ранить – так же, как он меня, – Но кое в чём ты его всё—таки обскакал. Знаешь в чём?

Он отрицательно покачал головой и прищурился, сжав губы.

– У тебя член больше, – я хлопнула его по плечу, – Удачи, Расмус. Мои вещи можешь выкинуть, мне больше не нужны воспоминания о вашей ебанутой семейке.

Я толкнула его, он послушно отступил в сторону. Прижала кошелёк к груди, подошла к входной двери и вышла на площадку, громко хлопнув за собой. Бросила последний взгляд на соседнюю квартиру и Андруса, сидящего на ступеньках и размазывающего кровь по лицу. Он посмотрел на меня, встрепенулся и открыл рот, но я резко оборвала его:

– Скажешь хоть слово, придётся не только нос делать, но ещё и зубы новые вставлять. Тварь, – прошипела я последнее слово, судорожно вздохнула и побежала вниз.

Долго шла по тротуару в домашних тапочках, вытирая слёзы по щекам и трясясь всем телом. Короткие всхлипы вырывались из груди, и я прижимала к себе единственное, что я смогла забрать. Единственное, что принадлежало мне – паспорт, кредитки и деньги, которые успела заработать в Греции.

На глаза попалась чёрная вывеска над подвальным помещением. Быстро посмотрев по сторонам, я перебежала проезжую часть и спустилась по ступенькам. Дёрнула тяжёлую металлическую дверь на себя и вошла внутрь.

– Девушка, мы закрываемся, – сказал высокий мужчина с густой бородой, – Могу вас записать на ближайшее…

– Пожалуйста, – выдохнула я, стараясь не смотреть на его руки, – Мне нужно. Пожалуйста.

Его брови медленно поползли вверх от удивления.

– Большая работа? – осторожно спросил он, косясь на кушетку, накрытую тонкой одноразовой простынёй.

– Нет. Всего одно слово, – всхлипнула я, – Вот здесь, – ткнув дрожащей рукой под левую грудь, показала я.

Мужчина вздохнул, покачал головой. Пристально посмотрел мне в глаза – я отвела взгляд.

– Ложись и открой это место.

Я послушно стянула бретельки платья и легла на кушетку, уставившись глазами в потолок. Зажмурилась – в голове всё ещё мелькали обрывки фраз, крики – его и мои. Ложь, вся эта ложь; всё было ложью – вся моя грёбаная жизнь.

Запах антисептика раздражал ноздри, а потом по коже пополз холодок. Звук надеваемых нитриловых перчаток заставил вздрогнуть и замереть.

– Что за слово? – мягко сказал мужчина, вглядываясь в моё зарёванное лицо.

Я прошептала ему, на английском, и он кивнул.

– Пожелания к шрифту?

– Без разницы. Чем крупнее, тем лучше, – ответила я, вытирая нос протянутой мне салфеткой.

– Ой, девочка. Пожалеешь ты ещё. Нельзя делать такие вещи на эмоциях.

– Мне это нужно, – грубо ответила я.

Больше мы не говорили – он готовил всё для работы, а я лежала на кушетке, напряжённая, скованная страхом – будет ли больно? Будет ли больнее? Когда раздался противный жужжащий звук, мои слёзы высохли, оставив соль на щеках; но тут же ручейками полились снова – когда кожу проткнул первый удар.

– Могу заморозить, если очень больно.

– Нет. Я вытерплю, – сквозь зубы процедила я.

Он водил иголкой по моему телу, пропитывая тонкой салфеткой чёрную краску и мою кровь. Зудящая боль, отдающаяся барабанной дробью на ребре, сливалась с болью душевной и слёзы продолжали течь по моему лицу до тех пор, пока он не сказал:

– Готово.

Я медленно села, выпрямилась и просипела:

– Есть зеркало?

Указав за мою спину, мужчина выпрямился и отложил машинку на металлический столик на колёсиках.

Я придержала платье на талии, подошла к своему отражению и погладила красную, припухшую кожу.

Под левой грудью, там, где у меня ещё совсем недавно было сердце, теперь появилось слово. Всего одно—единственное, большими крупными буквами – чтобы запомнить на всю жизнь.

ЛЖЕЦ.

Now and then I think of when we were together

Like when you said you felt so happy you could die

Told myself that you were right for me

But felt so lonely in your company

But that was love

And it’s an ache I still remember

Gotye feat. Kimbra «Somebody that I used to know»

В опустевшей комнате, убранной горничной, стояли две односпальные кровати. На стекле не осталось больше отпечатков – оно блестело, наполированное до прозрачности. Чистота должна была сгладить воспоминания, но грудь всё равно болезненно сжалась, когда я зашла внутрь.

Оглядев номер беглым взглядом, я вышла обратно и спустилась с патио, направляясь по дорожке в сторону комнаты Маши с Катей.

Постучала, мне сразу же открыли. Я вяло улыбнулась, Машка понимающе кивнула головой, распахнула дверь и шагнула в сторону, впуская меня. Я звонила ей, перед тем, как купить билет на самолёт – узнала, нужен ли аниматор до конца сезона. Она поговорила с администратором, в обход Пеэтера, который сразу доложил бы моему бывшему соседу где я, и меня позвали обратно до октября.

– Привет, – сказала Катька, – А ты без Расмуса?

Маша шикнула на неё, и Катерина быстро заткнулась, округлив глаза. Я сглотнула, состроила равнодушное лицо и втащила в комнату небольшую спортивную сумку с вещами – то, что успела купить перед вылетом. Машка прикрыла дверь, погладила меня по плечу и спросила: