прозаичнее. Лингвистика, филология, – Кирилл стал перечислять кислым голосом, – языки, переводы фильмов, международные конференции. Игры, кстати, локализовываем. Перевод книг… Делегации, поездки… Все такое. Но, в основном, обучение малолетних негодяев премудростям иностранного языка. Интересуешься?

– Ну так… – Саша смотрел на Кирилла уже чуть более заинтересовано, чем раньше.

– Понятно, – казалось, Кириллу и не особенно было интересно продолжение. – На каких языках говоришь?

– Английский учу, латынь…

– Молодец, хороший язык. Пишешь чего-нибудь?

– На английском?

– Ну, на любом. На каком ты пишешь?

– Ни на каком не пишу… А чего пишу-то? Рассказы что ли?

– Рассказы… – передразнил Кирилл. – А хотя бы и рассказы. Вот мы с твоим папкой в рок-группе в школе играли. Так он такие рулады на барабане выдавал, классика рока, считай. Такие тексты, как мы писали, только у Дип Пёпла. Ну и у Цоя еще, может быть. Все девчонки пищали.

– Папка? – спросил Саша, – Мой?

– Ну, твой, а чей же.

Кирилл покосился на парня. Потом, с индифферентным видом, как само собой разумеющееся, продолжил:

– Да, дела прошлые. Стихи какие-то… Ёжкин кот! – он вдруг вздернул голову и повел носом. – А у нас же рыба сейчас сгорит!

Кирилл вылетел из комнаты и маленьким целеустремленным ураганчиком понесся в сторону кухни, откуда и вправду раздавался приятный запах жареной рыбы.

Когда Саша вошел, Кирилл уже переворачивал шкворчащие куски семги, ловко уклоняясь от стреляющего во все стороны масла. Аромат стоял такой, что еще чуть-чуть, и его уже можно было бы различать в воздухе невооруженным глазом.

– Врешь, у нас не забалуешь, – разговаривал с рыбой Кирилл. – Давай, старикан, обмакивай следующий кусок рыбы в яйца, и валяй его в муке, уже скоро эти пожарятся.

Саша уже привык к тому, что Кирилл называл его стариканом, и ему это определенно нравилось. Он бросил кусок рыбы в тарелку со взбитыми яйцами, перевернул, чтобы она оказалась равномерно покрыта желтой тягучей жидкостью, и потом бухнул ее в муку. Влажная рыбина как магнит притянула к себе белую пудру.

Кирилл к тому времени уже успел упорядочить золотистые куски на сковородке, накрыл её крышкой и повернулся к орудующему за столом Саше.

– Ну, как обстановка?

– Отлично! – Саша повернулся, отчего его длинная челка упала на лицо, и он инстинктивно поправил ее рукой, запачканной в яйцах, рыбе и муке.

– Ой, ёёё, – протянул он, осознав, что только что произошло с его волосами.

– Ха! – обрадовался такому повороту дел Кирилл. – Ну ты, старик, даёшь, это ведь лучше всякого геля. Знаешь, что яйца – самый крепкий клей? Натуральный. На яйцах краски для икон делали. Поэтому они так долго сохранялись.

Саша пытался тыльной стороной ладони очистить волосы от попавшего на них самого крепкого в мире клея. Предмет его гордости, лелеянный столько месяцев, оказался под небывалым ударом, но это огорчало его только отчасти, так как он уже почти полностью разделял веселый взгляд Кирилла на все эти события.

– Кстати, смешно у тебя получилось. Вот я помню, в школе, как раз с твоим отцом… У меня же тоже хаер был будь здоров, как раз когда мы в группе играли. Сидим такие в столовке, я жую бутерброд с «любительской» колбасой, с жиром такая, знаешь? И в этот самый момент между колбасой и моим раскрытым ртом попадает прядь волос. Я, не замечая этого, кусаю, и тут понимаю, что-то не так. Вытаскиваю бутер изо рта, потом вытягиваю оттуда же волосы, и с удивлением смотрю на свои патлы.

Кирилл громко рассмеялся, а Саша с интересом глядел на него, расставив в стороны свои испачканные руки и уже почти забыв про челку.

– Ну, и что дальше?

– Ну что дальше, проглотил, конечно, колбаса все-таки. Время тогда голодное было, – Кирилл засмеялся. – Потом в туалет побежал, с мылом отмываться. С тех пор с короткими хожу.

Саша на секунду задумался. Этот незнакомый, неуклюжий и режущий свои пальцы человек не только стал интересным, но и показал его отца совершенно невероятным и незнакомым, но таким, каким его хотелось узнать.

– А почему же он сейчас стихи не пишет?

Кирилл посерьезнел, положил обе руки на стол и, чуть подавшись к Саше, посмотрел ему прямо в глаза:

– Жизнь так повернулась, понимаешь? Вот так бывает. И стихи отходят на второй план. Просто надо было выжить.

Отвернувшись было к плите, Кирилл добавил:

– И ты знаешь, правильно или неправильно мы выживали, но вот, видишь, выжили. И, поверь мне, у некоторых, – не самых худших, – не получилось.

В наступившей тишине Кирилл открыл крышку сковородки, и кухня наполнилась веселым шипением масла.

– Ну, чего стоишь? – Кирилл задорно крикнул Саше, – давай тарелку, пожарилась рыбка!

Саша наскоро вымыл руки, звякнув тарелками в шкафу, выудил одну и принес Кириллу:

– Вот.

Тот посмотрел на маленькую обеденную тарелку и поднял глаза на Сашу.

– А чего, блюдец нет у вас?

– Блюдец?.. – Саша растерянно смотрел то на Кирилла, то на тарелку, пытаясь понять, зачем тому блюдца, хотя блюдца, конечно были. И Саша даже представлял где они стоят, но что-то ему подсказало, что их всё-таки приносить не стоит.

Они так и стояли еще долю секунды в молчании, глядя друг на друга, пока Кирилл не кашлянул, а Саша не стал оценивать ситуацию трезво. Логическая цепочка «рыба – сковородка – много рыбы – тарелка» на удивление быстро выстроилась в голове молодого человека:

– А, ну да! – и он пошел обратно к шкафу.

Кирилл покачал головой так, чтобы Саша не видел. Очевидно, разрыв шаблона относительно отца в Сашином сознании все-таки случился. Кирилл улыбнулся, и положил зарумяненный, с корочкой, кусок рыбы на большую тарелку, которую подставил ему Саша.

– Гляди какая. Объедение, – он втянул носом воздух над блюдом. – Может, сейчас по одной съедим? – и подмигнул.

– Ну-у, это… наверное, как бы, родителей надо подождать, – замялся Саша.

– Это правильно, – Кирилл положил на блюдо остальную рыбу. – Правда, остынет. Ну, да ничего. Давай, старикан, обваливай другие куски и клади на сковородку. А, кстати, где тут у вас удобства?

– По коридору направо.

– Ну и отличненько, – Кирилл вышел из кухни пружинистой походкой.

«А ничего он пацан, – думал он, ополаскивая руки и глядя на себя в зеркало ванной. – И, вроде, контакт налажен».

Кирилл прищурился, уперся руками в край раковины и посмотрел себе в глаза, не выключая воду. Его взгляд неуловимо изменился. В нем заметались яркие искорки, готовые в любую секунду воспламенить пары внутренней неуверенности и дать толчок новой силе. Силе, которую Кирилл впервые за многие годы стал ощущать так явно.

Он вытер руки и завернул кран. Так, стоп! Сколько