— Три пальца почти совсем не работают.

Я уронил подушку на ковер и сел с ним рядом. Пока мы учились в школе, все лицо его было в прыщах, но теперь оно почти очистилось. У него начала расти борода, только по бокам оставались два неровных островка розовой кожи.

Он пах так же, как всегда: дезодорантом Lynx и кулинарным жиром из кебаб-хауса.

— Я даже не знаю, что сказать, Джейкоб.

Он засопел и вытер нос рукавом.

— Ты не понимаешь, — сказал он негромко. — Она там одна-одинешенька.

Это был странный момент. Не из-за того, что он сказал, а из-за того, как он на меня посмотрел. Я уже видел у него этот взгляд раньше. С тех пор прошло много времени, но взгляд был точно такой же. Я знал, что нужно делать, но мне не хотелось. Поэтому я снова прокручу это воспоминание. Теперь по-другому.

Правда № 2

Я помещаю нас на кухню и, поскольку не хочу говорить ничего, что может ухудшить дело, я споласкиваю наши грязные кружки, чтобы заварить чай. Неприятности легче переносить за чашкой чая, так считает бабушка Ну.

Я заметил, что открытка «Поздравляю с новосельем», которую подарила нам миссис Грининг, все еще висящая на дверце холодильника, засалилась от жира. Когда она нам ее подарила, я не совсем понимал, какие чувства она у меня вызывает.

Но сейчас мне стало понятно.

На десятый день рождения моего брата наша мама устроила большую вечеринку. Наше местное кафе «Бобровая хатка» было украшено воздушными шариками и перетяжками с надписями. На длинном столе стояли блюда с картофельными чипсами, печеньем и бутербродами с колбасой на шпажках. Были еще ананасы с сыром, тоже на шпажках, но кто-то из Саймоновых друзей почти сразу до них добрался и обкусал все ананасы, так что остался только сыр.

Пришло много народу, потому что Саймону разрешили позвать всех своих школьных друзей и даже мне разрешили позвать моих.

Были бабушка Ну с дедом и тетя Мел, которая специально приехала из Манчестера с дядей Брайаном и их тремя детьми, и другая тетя, Жаклин, которая живет гораздо ближе, но видим мы ее нечасто, потому что они с мамой не ладят. Тетя Жаклин одевается во все черное и постоянно говорит о магии и духах, и еще постоянно курит, даже на детских праздниках.

Мы играли в игру, когда надо надеть шапку и шарф и толстые шерстяные перчатки, а потом попытаться съесть плитку молочного шоколада с помощью ножа и вилки. Но самое замечательное было в конце: мы бегали по залу и наступали на воздушные шарики, а они с шумом лопались.

Саймон назвал это своим лучшим днем рождения.

Я подарил ему открытку, но не забывайте, что я тогда был совсем маленький. Я нарисовал домик с улыбающимся солнышком наверху, в точности такой же, как у миссис Грининг, но самое главное — я провел диагональные линии, так что картинка получилась объемной. Никто меня этому не учил, я сам придумал.

Это была одна из нескольких сотен открыток, которые ему тогда подарили. Мама разрешила их сохранить, и они еще долго потом валялись в гостиной, загромождая каминную полку и журнальный столик. Я даже не знал, понравился ли ему мой подарок или он его не заметил. До того самого дня, когда мама сказала, что открытки нужно выкинуть.

Она была в плохом настроении и отругала меня за беспорядок в моей комнате, заявив, что я ей все нервы вымотал и что она ждет не дождется, когда же наконец каникулы закончатся и я отправлюсь в школу и перестану путаться у нее под ногами.

Наверное, я зря принял это так близко к сердцу, мамы иногда теряют терпение, особенно во время летних каникул, когда парочка мальчишек переворачивает весь дом вверх дном. Это нормально. Она не била нас, не оставляла без ужина, поэтому я напрасно так переживал. Но к тому времени, как ее внимание переключилось на открытки и наступила очередь Саймона, я уже рыдал, как младенец.

Саймон решительно направился к подоконнику и взял мою открытку. Он так старался сосредоточиться, что даже сморщился и прикусил язык. Потом он заявил мне, что я должен стать профессионалом. Только он не мог выговорить это слово. Оно у него получилось с пятой или шестой попытки. Саймон попросил меня показать, как я это сделал, и весь вечер мы вместе просидели за обеденным столом в кухне, рисуя картинки. Я сказал ему, что он тоже должен стать профессионалом.

Он покачал головой и отвел глаза.

Моя открытка, единственная из всех, перекочевала в его дурацкую сокровищницу, и когда после его смерти я нашел ее там, и когда я думаю об этом сейчас, мне грустно и радостно одновременно.

Джейкоб облокотился на прилавок. Возможно, он чувствовал то же, что и я, но по своим собственным причинам. Но наружу прорвался только гнев. Я бросил пакетики в кружки и налил воды в чайник. Он не ждал от меня никаких слов. Он мог сердиться и без этого.

— Она даже не хочет об этом говорить. Она попросила меня больше не обсуждать эту тему.

Я достал из холодильника молоко и налил немного в чашки. Джейкоб — один из тех, кто предпочитает сначала наливать молоко и класть сахар. Когда чайник закипел, он тоже раскипятился.

— Кто так делает? Кому пришло в голову сделать взрослому человеку такую прическу? Она им не девочка. И не кукла.

Мои мысли были уже далеко.

Меня отвлекают связи. Я нахожу их повсюду, потому что мы все сделаны из одного теста, одной и той же звездной пыли, маленькая девочка и кукла, соль в воздухе, дождь, пропитывающий мою одежду. Он умоляет меня: хватит, перестань. Перестань. Его руки, держащие факел, дрожат. Он пытается убежать, как обычно, по-дурацки наклонившись вперед и широко разведя ноги в стороны. Она хочет поиграть с тобой, Саймон. Она хочет поиграть в салки.

Джейкоб саданул кулаком по столу так, что задребезжали груды грязных тарелок и ножи с вилками попадали на грязный линолеум.

— Ты даже не слушаешь. Ты никогда не слушаешь.

— Я просто…

— Да что с тобой такое?

— Ничего.

— Тогда выслушай меня.

— Извини…

— Она им ничего не сказала, потому что ей было неловко, и она боялась, что им тоже будет неловко. А им вообще плевать. Она сидит, уставившись в стену или в окно, а в это время они делают все, что им вздумается.

Он вдруг резко замолчал.

Я хотел хорошенько его встряхнуть. Хотел ему напомнить, что когда-то он все равно должен будет ее оставить, что это была его идея — снять квартиру на двоих. Он не может бросить меня сейчас.

Но я этого не сделал. Я слушал, как кипит чайник. Наблюдал, как пар конденсируется на обоях и стекает по стене. Я чувствовал на себе взгляд Джейкоба. Однажды он уже смотрел на меня так.

Правда № 3

Мы почти не разговаривали.

Он не из тех, кто говорит о таких вещах, как мать или брат, или о всяких там душевных переживаниях. Он не станет сидеть, сгорбившись, за пишущей машинкой, марая бумагу своими семейными секретами.