эллинистическим государством. Подобный сценарий ждал и Монгольскую империю, разделившуюся на улусы. Отколовшаяся от Каракорума империя Ильханидов стала реинкарнацией Сасанидской державы, империя Юань — Китая. Империи распадаются на несколько малых деспотий, копирующих авторитарные порядки метрополии и предпринимающих собственную экспансию, также достигающей предела в момент наивысшего отдаления её крайней точки от сердца державы[120]. Монгольская империя породила последнюю великую «кочевую империю» «допорохового» периода — державу Тимуридов.

Сухопутная империя Востока — мёртворождённое образование, тщетно пытающееся разрешить два имманентных противоречия: между метрополией и «колониями» и между необходимостью постоянной экспансии и её естественными пределами. «Все империи распадаются» — такой императив выработала Клио в отношении восточных полиэтнических держав.

Глава III. Феномен европейских колониальных империй

В основании миропорядка лежит вековечный принцип объективного дуализма сухопутных и морских цивилизаций. Присущее теллурократиям стремление к расширению обусловлено жизненной необходимостью обеспечить безопасность аграрной метрополии и расширить её податную базу — священную корову «восточных деспотий». Этим объясняется характерный для неё авторитаризм, стабильность расселения и сферы приложения труда населения, примат коллективистского начала, иерархичность социальной структуры, система строгих нравственных и юридических норм. «Суша — то, что всегда прочно, устойчиво, твёрдо», — резюмирует А. Маринченко[121]. Талассократия — антипод сухопутной цивилизации — зиждится на торговле и географических открытиях и оттого пестует индивидуализм и предприимчивость. На протяжении веков теллурократии доминировали над немногочисленными и децентрализованными морскими сообществами, спорадически вступая в противостояние с ними[122]. Великие географические открытия ознаменовали радикальный переворот в этой тенденции, положив начало росту влияния фактора пространства на мировую историю. Выросшая на дрожжах технологической революции эпохи современного экономического роста, колониальная европейская цивилизация начала победоносное шествие по земному шару, подчиняя вековые сухопутные цивилизации Востока. Именно в этот момент утверждается глобальное европейское лидерство, сохраняющееся с оговорками до сих пор.

Перешедшие на колею интенсивного развития государства создавали собственные империи — колониальные. Колыбелью этого вида империи стала Европа — арена роста средиземноморских городов-государств. Драйвером их роста явилась присущая античному миру аномально высока роль торговли и необычайно низкая, хотя и очень значительная, — сельского хозяйства. Эллинские города не военноадминистративные наросты на теле общенациональной деревни, не место дислокации элиты, враждебной крестьянскому миру, как на деспотическом Востоке, а органическое продолжение питаемой торговлей сельской экономики. Для античности характерен непревзойдённый вплоть до Нового времени уровень урбанизации[123].

Суть античной аномалии в отказе от детерминированного развития по пути трансформации примитивной системы даров раннего неолита в упорядоченные налоговые практики и разделения общинников на тонкую прослойку «правящих» и «управляемое» большинство. Античный мир решительно порывает с фатализмом деспотического развития. Уникальные природные условия — близость к морю, изрезанность побережья, благоприятствующая появлению автономных полисов, удалённость от сухопутных империй — обусловили сращение у финикийцев и эллинов пиратского ремесла, благородного в представлении современников занятия, с торговлей[124]. Формируется сообщество крестьян-воинов, уникальный социальный геном которого сравним лишь со скандинавским в VIII–XI вв. Древние греки и римляне впитывают неприятие прямого налогообложения — порочного признака рабства, о чём писал ещё Аристотель. Формируются предпосылки для утверждения полисной демократии, основанной на конфедерации городовгосударств.

Финикийцы, первые торговцы античного мира, стали пионерами колониального империализма. У финикийцев политическая власть передавалась по наследству, однако власть царя была ограничена советом из свободных воинов[125]. Промышляющие пиратством и торговлей, они распространили свои торговые связи на весь бассейн Средиземноморья, в том числе и на Египет. Финикийцы основали свои поселения в Леванте — Тир, Сидон, Библ, которые стали подобием метрополии. В Северной Африке финикийцы основали Карфаген, в Испании — Малагу, Альмерия, Кадис, в Сардинии — Кальяри и в Сицилии — Палермо. Но ядро финикийской колониальной империи располагалось в опасной близости от сухопутных империй Востока, поочередно доминировавших в ближневосточном регионе: в IX веке Финикия была завоёвана Ассирией, в VI веке — Персией, в IV — Александром Македонским. Именно это повлекло упадок Финикии[126], торпедировав её демократическую мутацию.

Гораздо более долгую жизнь прожила греческая колониальная империя, также бывшая децентрализованным сообществом городов-государств. Появившись в IX веке как результат двух революций — демократической и демографической, она дожила до эллинистического периода. В греческие колонии переселялись разорившиеся общинники или крестьяне, которым не досталась земля в результате раздела собственности, а также ветераны и авантюристы, которых изгнали из родных полисов. В колониях они получали обрабатываемую землю и гражданство.

Подобный социальный состав будет характерен и для европейских переселенцев в Новый Свет в XVI–XIX веках, искавших в огромных слабо заселённых пространствах Северной и в меньшей степени Южной Америки те же блага, которых они лишились в результате «огораживания земель» и постоянного роста населения Но греческие колонии не были «колониями» в привычном понимании, напоминая больше британские доминионы XIX–XX веков, так как отличались фактической независимостью от метрополии. Колонии были связаны с ней торговыми скрепами и обязательствами помощи в военных кампаниях, но в остальном они были полностью суверенны. Метрополия не устанавливала в колониях своё правление, выгодный таможенный тариф, не изымала насильственно ресурсы — не делала всего того, что делали европейские колонизаторы в Южной и Северной Америках, в Африке и Океании. Вместо этого метрополия фактически основывала новый независимый полис, хотя и ассоциированный культурно и экономически. Колонии могли даже враждовать с метрополией — так в напряжённых отношениях находились Коринф и его колония Керкира. На Саламине, бывшим клерухией Афин, появился новый вид колоний. Именно клерухия — владения граждан полиса за его пределами, лишённая какой-либо самостоятельности, — стала провозвестником будущих европейских колоний Нового времени.

Колониальный «интербеллум»

Европа был брошена в пучину политики равновесия сил тогда, когда её первоначальный выбор — средневековую мечту об универсальной империи — постиг крах, и на развалинах прежних грёз и устремлений возникла группа государств, более или менее равных по силе.

Г. Киссинджер

Первые империи на территории средневековой Европы — типичные аграрные деспотии, наследующие Римской империи на её излёте. Карл Великий был провозглашён «римским императором» и объединил под своей властью большую часть земель Западной Римской империи, которыми управлял самовластно. Германский король Оттон I провозгласил себя «императором Священной Римской империи», создав государство, бывшее самым крупным в континентальной Европе до XVI–XVII веков.

Первые колониальные империи основали торговые города-государства северной Италии, перенявшие устройство античные полисов, — Венеция и Генуя. В них, как и в других средневековых городах, восторжествовала «демократия налогоплательщиков»: горожане сами устанавливали налоги и их размер. Горожане таким образом были освобождены от обременительных налогов, которые вводились только в крайнем случае — как, например, во время нашествия на Венецию