Дом встретил его запахом курицы, которую мать, уходя, поставила в духовку. Под елкой лежало несколько пакетов, которые она всегда исхитрялась сунуть туда незаметно для него. Он не стал зажигать свет. Комната освещалась только мигающей электрической гирляндой. На сердце у него было тяжело.

После испытания мессой перспектива рождественского ужина с матерью угнетала его.

Мания госпожи Куртен превращать в ритуал события повседневной жизни распространялась практически на все, поэтому рождественский вечер каждый год проходил совершенно одинаково. То, что долгое время вызывало у Антуана искреннюю и наивную радость, с годами превратилось в формальность, а потом и в повинность. Надо сказать, празднование растягивалось надолго. Смотрели Первый канал, ужинали в половине одиннадцатого, открывали подарки в полночь… Госпожа Куртен никогда не делала различий между рождественским и новогодним ужином; она устраивала их совершенно одинаковым образом, включая подарки.

Антуан поднялся к себе, чтобы взять то, что он купил для матери. Это тоже входило в число священных обязанностей – каждый год находить что-то новенькое. Он вытащил из шкафа пакет, но не мог вспомнить, что там. На золотистой этикетке в углу написано: «Табак-Лото-Подарки, улица Жозеф Мерлен, 11». Это магазин господина Лемерсье, у него слева от входа есть витрина с ножами, будильниками, салфетками и записными книжками… Но Антуану по-прежнему не удавалось вспомнить, что же он купил там в этом году.

Услышав, как хлопнула садовая калитка, он скатился по лестнице и положил свой пакет рядом с другими.

Госпожа Куртен повесила пальто.

– Ну и ну, вот так история…

Возвращение из церкви под руку с Бернадеттой взволновало ее. Да вдобавок наступающая вторая ночь в отсутствие маленького Реми, месса, предлагающий готовиться к худшему кюре… Ладно, он не так выразился, но именно это имел в виду. Арест людей, которых она знает… Бланш Куртен наткнулась на нечто выходящее за рамки ее понимания.

Она снимала шляпу, вешала пальто, надевала домашние тапки и качала головой.

– Вот скажи мне…

– Что?

Она завязывала фартук.

– Как это – взять и похитить мальчишку…

– Перестань, мама!

Но госпожу Куртен понесло. Чтобы понять, ей необходимо было представить.

– Нет, ну ты подумай только – похитить шестилетнего мальчика… Главное, зачем?

Ее словно посетило видение. Она впилась зубами в кулак и залилась слезами.

Впервые за долгие годы Антуану захотелось подойти к ней, обнять, успокоить, попросить у нее прощения. Но исказившееся лицо матери разрывало ему сердце, и он не посмел сдвинуться с места.

– В конце концов малыша найдут мертвым, это уж точно, но в каком состоянии…

Она утирала слезы кухонным фартуком.

Совершенно подавленный, Антуан выскочил из комнаты, бегом поднялся к себе, бросился на кровать и тоже разрыдался.

Он не слышал, как вошла мать. Только почувствовал ее ладонь на своем затылке. Он не оттолкнул ее. Быть может, пора признаться? Уткнувшись лицом в подушку, Антуан желал этого больше всего на свете, он уже подбирал слова. Но время облегчить душу еще не пришло.

Госпожа Куртен шептала:

– Бедный ты мой, тебя тоже огорчает эта история… А малыш был таким милым…

Теперь мать говорила о Реми в прошедшем времени. Она еще долго сидела, задумавшись над этой жуткой историей, а Антуан слушал толчки крови в висках; они были такими гулкими, что у него разболелась голова.

Впервые рождественский ритуал был нарушен.

Госпожа Куртен включила телевизор, но не смотрела его. Каплун был такой же здоровенный, как в предыдущие годы (он непременно должен походить на американскую индейку, огромную, как в мультиках, где ее едят целую неделю). За стол они сели, даже не посмотрев на часы.

Антуан ничего не ел. Мать прожевала кусочек белого мяса, уставившись в экран. Столовую заполнила эстрадная музыка, слышался смех, радостные восклицания. Сияющие счастьем конферансье держали микрофоны, как шарики мороженого, и выкрикивали заученные слоганы.

Мать, думая о другом, без единого слова забрала у него полную тарелку, что на нее было не похоже. Она принесла рождественское полено, торт, который Антуан всегда ненавидел, и добродушно, стараясь казаться заинтересованной, произнесла:

– А может, посмотрим наконец подарки?

Впервые его отец не промахнулся. В посылке оказалась PlayStation, которую просил Антуан, но он испытал лишь смутную радость, потому что чувствовал себя одиноко. С кем ему играть? Он с трудом представлял, что будет завтра. Когда его арестуют, позволят ли ему взять отцовский подарок с собой?

– Не забудь позвонить папе, – напомнила госпожа Куртен, открывая свой пакет.

Она изображала нетерпение: что бы это могло быть… Антуан наконец вспомнил, что он купил – маленький деревянный за́мок. Если приподнять крышу, раздастся музыка.

– Какая прелесть! – восклицала мать. – Где же ты нашел такое чудо?

Госпожа Куртен завела механизм и с улыбкой внимала мелодии, одной из тех, что все слышали тысячу раз, не задумываясь о названии.

– Ой, а я знаю, что это, – вполголоса сказала мать, ища инструкцию.

И прочла: «Эдельвейс», Р. Роджерс[6]. Ну да, наверное…

Она поднялась и расцеловала Антуана, занятого подключением приставки. Как и со всеми подарками отца, с этим тоже было не все в порядке: он хотел «Crash Team Racing», а это был «Gran Turismo», прошлогодняя версия.

Госпожа Куртен закончила убирать со стола, вымыла посуду и вернулась в гостиную с бокалом вина; она налила его еще за ужином, но даже не притронулась. Она заметила, что Антуан сидит с пультом в руке, но смотрит в пустоту, куда-то сквозь стену, и уже открыла было рот, чтобы задать вопрос, но тут в дверь позвонили.

Антуан тотчас вскочил как ошпаренный.

Кто это может быть, в такой вечер, в такое позднее время?..

Даже госпожа Куртен, которая, кстати, была не из пугливых, забеспокоилась и вышла в прихожую не слишком решительно. Отодвинув створку глазка, она прижалась лбом к двери и тут же поспешно открыла ее.

– Валентина!

Девушка извинилась.

– Там мама, она заперлась у себя в спальне, никому не открывает и не отвечает… Папа просит, может…

– Иду!

Госпожа Куртен заметалась между прихожей и кухней, сдергивая фартук и ища пальто.

– Да зайди же, Валентина!

Вблизи лицо девушки оказалось совсем не таким, каким Антуан видел его во время мессы – обидно-высокомерное выражение, презрительный взгляд. Яркая помада подчеркивала ее бледность. Глаза, сильно подведенные синим, были мокрыми от слез. Она сделала шаг в гостиную и бросила взгляд на Антуана. Тот поднялся. Валентина кивнула, он в ответ махнул рукой. Он рассматривал девушку, которая теперь выглядела более отрешенной, чем обычно, как если бы осталась одна и никто на нее не смотрел.