– Боюсь, что у нас нет такой возможности, Лев Захарович. Пока Москва даст оценку сложившейся у нас ситуации, пока даст директиву, мы потеряем драгоценное время. Отводить войска надо сейчас, под прикрытием темноты, поэтапно. Втягиваясь в затяжные бои, мы рискуем не только возможностью попасть в мешок, но и потерять позиции на Турецком валу. Согласно последним данным воздушной разведки, Манштейн значительно укрепил свою группировку, что потрепали сегодня наши штурмовики, а от Сторожевого до Турецкого вала один дневной переход. Чем больше мы успеем перебросить на этот оборонительный рубеж наших войск, тем меньше шансов у врага будет его прорвать с ходу… – начал объяснять комфронта, но Мехлис не стал его слушать.

– Только с разрешения Ставки мы можем начать отвод войск на Турецкий вал! Только с согласия товарища Сталина, понятно вам?! – загудел иерихонской трубой замнаркома, привычно набирая высокие тона. Услышав его гневный голос, встрепенулся генерал Вечный, спеша показать Мехлису, что полностью разделяет его позицию.

– Товарищ Малинин уже подготовил сводку боевых действий фронта для отправки в Генштаб. В ней также приведено обоснование наших действий по отводу войск на Турецкий вал, и я думаю, маршал Шапошников поймет нас и одобрит наши действия.

– А я вам ещё раз повторяю, что только товарищ Сталин способен дать такой приказ, а не маршал Шапошников. Я категорически не согласен с предлагаемыми вами решениями, товарищ Рокоссовский, и оставляю за собой право обжаловать их, – продолжал упорствовать Мехлис, и его манера поведения не сулила генералу ничего хорошего.

Будь на месте Рокоссовского какой-нибудь генерал довоенной формации или тот, кто ещё не испробовал жесткой военной купели, он бы не стал спорить с самим заместителем наркома обороны. Однако за плечами у красавца «литвина» свои фронтовые университеты. Он знал врага, видел и понимал его действия и был готов отстаивать свою позицию, пусть даже неудобную для высокого начальства.

– Когда товарищ Сталин отправлял меня на фронт, он сказал, что необходимо внимательно слушать советы и мнения своих товарищей, но принимать решение должен я один. С меня и только с меня, с командующего фронтом, будет весь спрос, и потому я приказываю начать отвод сил 51-й и 47-й армий на Турецкий вал.

Эти твердые слова Рокоссовского вызвали гримасу гнева на лице у Мехлиса.

– Я намерен немедленно оповестить товарища Сталина о возникших у нас с вами разногласиях и убежден, что они получат справедливую оценку, товарищ командующий войсками фронта, – пригрозил Мехлис, оставляя собеседнику лазейку к почетному отступлению, но тот её не принял.

– Это полное ваше право, товарищ заместитель наркома, – отрезал комфронта, и Мехлис пулей вылетел из комнаты для совещаний. Полностью уверенный в своей правоте и своих возможностях, он отправился на пункт связи и по прямому проводу связался с Москвой, с приемной кабинета генсека. Поздоровавшись с Поскребышевым, он попросил соединить его со Сталиным и получил твердый отказ. В кабинете у Верховного находились представители американского государственного департамента, и Сталин приказал его ни с кем не соединять. Зная, как важны для вождя переговоры об открытии второго фронта и с какой неохотой западные союзники шли на обсуждение этой проблемы, Мехлис не стал настаивать. Он только попросил Поскребышева напомнить вождю о своем звонке и сказать, что он все время будет у аппарата.

Терпения и выдержки у Льва Захаровича хватило на два с половиной часа, после чего он вновь позвонил в Кремль, и вновь Поскребышев отказался соединять его с вождем.

– Сейчас у него маршал Тимошенко, член военного Юго-западного фронта товарищ Хрущев и генерал-лейтенант Малиновский. Обсуждают приготовление наступательной операции фронтов, – доверительно поделился с Мехлисом секретарь, намекая на то, что обсуждение будет долгим.

– Но у меня тоже важное сообщение для товарища Сталина, – стал кипятиться Мехлис, но Поскребышев деликатно, но твердо прервал его:

– Я вкратце уже доложил товарищу Сталину о возникших у вас проблемах, товарищ Мехлис. Иосиф Виссарионович в курсе.

– Это хорошо, что он в курсе, но мне нужно срочно обсудить вопрос по поводу самовольного решения генерала Рокоссовского об отводе войск. У меня тут время не ждет, – настаивал армейский комиссар, но секретарь был неумолим.

– Иосиф Виссарионович сказал, что обсудит этот вопрос с маршалом Шапошниковым и обязательно вам перезвонит. Ждите… – наставительно промурлыкала трубка и дала отбой.

Столь важный для Мехлиса разговор состоялся лишь в начале третьего, когда приказ об отводе армий на Турецкий вал давно ушел в войска и от Казакова уже поступили первые донесения о начале его выполнения.

И вновь заместитель наркома не узнал своего начальника. Сталин был явно уставшим от длительных переговоров и обсуждений, поэтому, когда Мехлис стал ему докладывать о положении дел, он неожиданно его прервал:

– Ставка в курсе ваших дел, товарищ Мехлис. Нам с маршалом Шапошниковым известны разногласия, возникшие между вами и командующим фронтом генералом Рокоссовским. Мы уже говорили с ним и получили исчерпывающее объяснение, – Сталин замолчал, и это молчание вселило во Льва Захаровича горячую надежду в признании правоты его позиции, но эта надежда оказалась напрасной. Следующие слова вождя впух и впрах разнесли все его ожидания. – Очень плохо, что три армии не смогли удержать столь небольшой промежуток фронта, – сокрушенно вздохнул вождь, – но будем исходить из существующих реалий того, что пока мы ещё не можем драться с немцами на равных. Поэтому в сложившихся условиях разумнее будет отвести войска за Турецкий вал и занять за ним жесткую оборону. Необходимо превратить Керчь в такую же крепость, как Севастополь, и сделать все, чтобы удержать этот важный для нас плацдарм. Вам все ясно, товарищ Мехлис?

Прильнув ухом к трубке, старый большевик не узнавал голос Сталина. Возможно, в том вина была усталости и напряжения последних дней, но вместо прежнего понимания Мехлису показалось, что в последнем вопросе вождя затаился скрытый упрек в неудачных действиях фронта.

– Если вы считаете, что я плохо справляюсь с обязанностями представителя Ставки, то я готов покинуть свой пост, товарищ Сталин, прямо сейчас, – горячо заявил Лев Захарович, чем действительно рассердил вождя.

– Мне совершенно не понятна ваша позиция, товарищ Мехлис. То вы бьете в барабаны наступления, то при первых серьезных трудностях заговорили об отставке. Вас Ставка послала в Крым для того, чтобы вы помогали товарищу Рокоссовскому всеми силами и возможностями своего высокого положения, а вы вместо этого занимаете позицию обиженного человека. Она очень удобна, но насквозь гнилая, недостойная коммуниста и представителя Ставки. Сейчас командующему войсками фронта как никогда нужна его поддержка и помощь, а он собирается уйти в сторону! – возмутился Сталин, и от высказанных в его адрес упреков Мехлису стало легче.

– Есть оказывать всестороннюю помощь командующему фронтом, товарищ Сталин, – радостно отрапортовал Лев Захарович.