обеспеченные жители городов, а не сельские жители. Некоторые сайты и темы быстро пресекаются, но общая критика коммунистических лидеров и монополии партии на власть распространена, как и дискуссии о растущем разрыве между богатыми людьми.

Подпольные диссидентские журналы рассылаются на сотни тысяч китайских электронных почтовых ящиков из безопасных зарубежных стран. Газета New York Times недавно сообщила, что влияние «теневых СМИ растет в геометрической прогрессии вместе с китайской Интерсетью, поскольку статьи даже из самых малоизвестных газет быстро попадают на веб-сайты и в чаты».

Некоторые из этих статей носят скорее радикальный и шовинистический, чем либеральный и демократический характер. Во время кризиса, последовавшего за столкновением в воздухе весной 2001 г. американского самолета наблюдения и китайского истребителя, китайское правительство ужесточило свою публичную позицию после наблюдения за националистической реакцией в Интернете. Интерсеть — это не обязательно быстрый путь к либеральной демократии. Китайское руководство осознает, что оно не может полностью контролировать поток информации или доступ своих граждан к иностранным сайтам. Оно намерено предупредить об ограничениях. В некотором смысле китайские лидеры делают ставку на то, что они могут получить Интернет по меню, выбирая экологические сливы и избегая политических издержек, связанных со всем этим меню. В ближайшей перспективе эта ставка, вероятно, верна, но долгосрочная перспектива остается более сомнительной. По мнению Ли Куан Ю из Сингапура, «в ближайшие 30–40 лет произойдет дрейф во все города, а маленькие города станут большими, и все они будут иметь доступ к Интернету, к информации. Невозможно управлять хорошо информированным, многочисленным классом менеджеров/профессионалов, не учитывая их мнения».

Один из политических эффектов увеличения информационных потоков через новые СМИ уже очевиден: правительства потеряли часть традиционного контроля над информацией о своих собственных обществах. Например, в 2001 г. правительство Индии лишилось нескольких министров и едва не рухнуло после того, как на одном из новостных сайтов в Интернете появились сообщения о коррупции. Скандалы, которые раньше легко сдерживались в Нью-Дели, оказалось невозможно контролировать. «Сайт Tehelka.com не только показал коррумпированную подноготную индийских военных, но и помог раздуть скандал, послужив доской объявлений для читателей и политиков, где они могли высказывать свое мнение». На Филиппинах сотни тысяч сторонников свержения президента Джозефа Эстрады «смогли созывать собрания по первому требованию, посылая текстовые сообщения на свои телефоны.

Коррупция остается проблемой во многих странах, но она уже не является исключительно внутренним делом, поскольку неправительственные организации сегодня публикуют в Интернете рейтинги стран по уровню коррупции. Страны, стремящиеся к развитию, нуждаются в иностранном капитале и сопутствующих ему технологиях и организациях. Иностранный капитал все чаще требует прозрачности. Непрозрачные правительства вызывают меньше доверия, поскольку предлагаемая ими информация воспринимается как необъективная и избирательная. Более того, по мере экономического развития и формирования общества среднего класса репрессивные меры становятся все более затратными не только внутри страны, но и с точки зрения международной репутации. И Тайвань, и Южная Корея в конце 1980-х годов обнаружили, что противодействие растущим требованиям демократии слишком дорого обойдется для их репутации и «мягкой силы».

Страны будут различаться по тому, как далеко и как быстро информационная революция продвинет децентрализацию. Некоторые государства слабее частных сил, входящих в их состав, другие — нет. В Сьерра-Леоне ключевую роль играют частные армии, в Колумбии — наркокартели. Эквадор и Гаити имеют гораздо более слабую бюрократию, чем ЮАР и Сингапур. Даже в постиндустриальном мире для большинства европейских стран характерна традиция более сильного центрального правительства, чем в США. В Европе государственные расходы составляют около половины валового национального продукта, в то время как в США и Японии они остаются на уровне около трети экономики, а в Новой Зеландии снижаются.

Две другие тенденции тесно связаны с информационной революцией и усиливают перспективу того, что в этом столетии произойдет смещение акцента в коллективной деятельности от центральных органов власти. Как мы увидим в следующей главе, глобализация предшествовала информационной революции, но была значительно усилена ею, открыв возможности для частных транснациональных игроков, таких как корпорации и некоммерческие организации, устанавливать стандарты и стратегии, оказывающие сильное влияние на государственную политику, которая раньше была прерогативой центральных правительств. Аналогичным образом, информационная революция усилила роль рынков. После 1970-х годов баланс между государством и рынком изменился таким образом, что государство стало лишь одним источником власти среди нескольких. Даже в Швеции и Франции, не говоря уже о Восточной Европе и менее развитых в экономическом отношении странах, были проведены значительные приватизации.

В последние два десятилетия значительные приватизации привели к усилению рыночных сил. Причины маркетизации кроются не только в информационной революции. Это и неспособность плановой экономики адаптироваться к информационной революции, и инфляция, последовавшая за нефтяными кризисами 1970-х годов, и первые успехи стран Восточной Азии, и изменения в политических и идеологических коалициях (революция Тэтчер-Рейган) внутри богатых демократических стран. Однако общий эффект заключается в ускорении процесса передачи власти от правительств к частным структурам, что, в свою очередь, создает новые вызовы и возможности для американской внешней политики.

Как развивается революция

Мы все еще находимся на ранней стадии нынешней информационной революции, и ее влияние на экономику и политику неравномерно. Как и в случае с паром в конце XVIII века и электричеством в конце XIX, рост производительности труда замедлился, поскольку общество должно было научиться в полной мере использовать новые технологии. Социальные институты меняются медленнее, чем технологии. Например, электромотор был изобретен в 1881 г., но прошло почти четыре десятилетия, прежде чем Генри Форд стал пионером в реорганизации заводов для использования всех преимуществ электрической энергии. Компьютеры сегодня составляют 2 % от общего объема американского капитала, но «если добавить к ним все оборудование, используемое для сбора, обработки и передачи информации, то получится 12 % американского капитала, то есть ровно столько же, сколько составляли железные дороги на пике своего развития в конце XIX века… Три четверти всех компьютеров используются в сфере услуг, таких как финансы и здравоохранение, где производительность, как известно, трудно измерить». Как мы увидим в главе 4, рост производительности американской экономики стал заметен только в середине 1990-х годов.

Появление столетие назад действительно массовых коммуникаций и вещания, чему способствовало новое дешевое электричество, позволяет извлечь некоторые уроки относительно возможных социальных и политических последствий сегодня. Оно положило начало эпохе массовой популярной культуры. Влияние массовых коммуникаций и вещания, хотя и не телефонного, имело тенденцию к централизации политического влияния.

Хотя информация была более распространенной, даже в демократических странах она подвергалась более централизованному влиянию, чем в эпоху местной прессы. Использование Рузвельтом радио в 1930-х годах